Пятое чувство – осязание – более отдалено от мозга, но быть может, оно, так же как и другие, имеет не менее прямое с ним сообщение. Быть может, оно даже деятельнее других сообщается с ним. Именно это мы и хотим здесь расследовать.
Есть два рода нервов, назначение которых различно: одни управляют движениями, другие – чувством или чувствительностью.
Нервы, выходящие из спинного мозга и из продолговатого мозжечка (из головного), переходят в руки; те же, которые управляют чувством, несравненно важнее управляющих движениями.
Следует заметить, что у менее совершенных животных, обладающих большой мускульной силой, например, у лошади, нервы движения на треть больше нервов чувствительности.
Но это еще не все.
Физиологи утверждают, что если пальцы – орудия душевной жизни с сознанием действия, то ладонь, делающаяся горячей во время лихорадки, сухотки и в главных случаях дезорганизации вследствие раздражения, есть очаг инстинктивной жизни души. Агентами сообщения этого избытка инстинктивной жизни могли бы быть и бугорки ладони и большее или меньшее количество атомов Пачини, действующих на нервы, на ней находящиеся.
Эти атомы, встречающиеся на ладони, на бугорках и на концах пальцев руки, в количестве 250–300, суть пучки нервов, открытых Пачини и ясно выражающих свою исключительную принадлежность руке, в качестве сгустителей нервного влияния вследствие действия электричества, в то же время они суть и резервуары этого электричества и дают руке чрезвычайную чувствительность.
Без сомнения, зрение и слух, а в более материальном и низшем порядке – вкус и обоняние передают свои впечатления мозгу, но эти четыре чувства существуют изолированно и бессильны против наружного противодействия.
Они, так сказать, негативно отражаются в мозгу и успокаиваются тотчас же, как только окончилась их обязанность предостерегать.
Только глаз возвращает впечатление, но и то неполно и как бы пассивно.
Совершенно другое дело рука, передающая чувство осязания. Она находится в соотношении со всеми чувствами и соединяет их в себе. Она исполняет волю мозга и мыслей.
Без нее качества прочих чувств будут бесполезны и бессильны; она есть помощник человеческого голоса, – высший дар человеку, ибо слово может быть заменено жестами.
Это голос глухонемого. Это она вырывает его из уединения и возвращает миру.
Вместе со звуком и зрением рука составляет одно общее, но имеет перед ними то преимущество, что она их восполняет.
И в ночи, когда осязание заменяет зрение, рука предупреждает мозг.
Наблюдая действие осязания, находящееся в согласии и с духом и с материей, видя, как оно как бы сортирует духовную пищу мысли, большинство философов согласились признать за ним свойство чувства направляющего и изменяющего все другие.
И Бюффон, и Гердер, и Ришеран думали таким образом и не замедлили написать об этом. Мы только что видели, как думали об этом Аристотель и Бальзак. И действительно, рука, вследствие исключительной чувствительности, передает мозгу впечатления, заставляющие идеи излиться.
Если я уделил место в моей книге сомнениям Миллера по нерешенному еще в его время вопросу о том, разливается ли невесомая жидкость от мозга к перифериям или от периферий к мозгу; если я уважал блистательную страницу Гердера за его блистательный стиль, то это только потому, что я желал объяснить с помощью известных физиологов саму невесомую жидкость.
Но еще при первом издании моей книги, еще не зная уроков опытной физиологии нашего знаменитого Клода Бернара, которые не оставляют по этому вопросу ни малейшего сомнения, сам я так мало сомневался, что основал всю мою систему хиромантии на всасывании от периферий к центру и выдыхании от центра к перифериям; систему эту я объяснял, принимая за исходную точку сравнения зеркало, воспринимающее и отражающее солнечные лучи почти в одно и то же время.
Таким образом, рука, точно так же как зрение, точно так же как слух, своими органами осязания, даже формой своих всасывающих пальцев не только передает впечатления мозгу, но и передает их исправленными, вследствие позитивного контроля этого чувства, и только она отражает волю самим действием, совершением этой воли, чего без нее не могло бы и быть.
Без нее была бы немыслима жизнь, ибо действие или движение есть создание, есть жизнь.
Это безостановочное, это непрерывное движение чувствительности, возбужденной электричеством, не должно ли оставить на своей дороге отчетливых следов?
Разве не видят в природе, что самый плотный мрамор изменяет свою форму вследствие беспрерывного трения ногами прохожих?
Разве не видел я в Риме, в церкви Поацели, каменные ступени, стертые коленями молящихся? Разве не видел я в соборе Св. Петра следы поцелуев богомольцев на бронзовых ногах апостольских статуй?
Одно только искреннее чувство не могло бы этого сделать.
Ничто не должно быть безучастным в столь необходимом органе, и линии, проходящие по ладони, столь, по словам физиологов, выразительной, что она одна, в случае надобности, указывает своим огненным жаром и лихорадку, и чахотку, и главные случаи дезорганизации вследствие раздражения, – эти линии, говорю я, выраженные на очаге инстинктивной жизни души, как будто неотделимые от этих пачиниевых атомов, от этих резервуаров электричества, о которых я уже говорил, могли бы быть в их безграничном различии простой игрой случая, капризов природы, которая имеет необходимые неправильности, но не имеет капризов.
В действительности такого не может быть.
Аристотель, озаренный, быть может, преданиями египетских жрецов, придавал этим линиям великое значение, которое человек должен бы стараться открыть.
Он говорит (De coelo et mundi causa), что линии не без причины проведены по руке человека и что они произошли вследствие небесного влияния и собственной человеческой индивидуальности.
И я думаю, что совершенно соглашусь с ним, приписав электричеству то, что он приписывает влиянию небесному.
С тех пор как неопровержимые опыты Юнга и Френеля заменили системой полноты систему пустоты, признанную Ньютоном и в общем признаваемую наукой и до сих пор, с тех пор как согласились, что небесное пространство наполнено газообразной субстанцией, достаточно плотной в своей жидкости для того, чтоб замедлить движение комет, которая, наполняя таким образом все пространство, приводит в сообщение миры; с тех пор как открытия Меллони и фотография Луны доказали, что Луна также испускает теплоту, – не будет неблагоразумно думать, что электричество, которое также есть свет, теплота и магнетизм, служит мировой связью и переносит от одной планеты к другой взаимное влияние небесных тел. И без сомнения, человек (сам по себе маленький мир) принадлежит к этой бесконечной цепи мировой гармонии.
Идея эта, некогда признаваемая Тихо Браге, Кеплером и Бэконом, уже близка если не к принятию, то по крайней мере к тому, что современная наука будет терпима к ней.
В Четенгеме знаменитый профессор д’Обине, председательствуя на одном из последних заседаний британского собрания, говорил следующее в своей вступительной речи:
«Если на направление куска стали, подвешенного в нескольких футах от земли, может, как уверял полковник Сабин, влиять положение такого тела, как Луна, отстоящего на 200000 миль от нашей планеты, то кто может обвинить в странности верование древних астрологов во влияние планет на человеческую судьбу»?
Мы принимаем это беспристрастное признание науки. И в настоящую минуту, опираясь на это признание, мы поищем доказательство того, что электричество или другая свободная сила той же природы, – душа и связь миров, – есть причина линий, обозначенных на ладони.