– Вам нужна помощь? – наконец, доходит до меня.
– Нет, нет, – твержу я.
И вот мы сидим на скамейке. Я и медсестра. Усатого нет. Машины «скорой помощи» тоже. Я говорю:
– А где ваш коллега?
– Уехал.
– Как? Бросил вас в такую погоду?
– Я живу рядом, – улыбается блондинка.
– Выпьем?
Она открывает свой кожаный чемоданчик. Достаёт бутылку коньяка, шоколадку и два стаканчика.
– Вы джинн? – говорю я.
Она хохочет. Разливает коньяк по стаканчикам. Мы пьём. Ещё и ещё. Ливень не прекращается. Её ступни становятся бледно-синими.
– Это от босоножек, красятся, – поясняет она.
– Я собирался в бар. До встречи со «скорой помощью», – говорю я.
Промокшие, но счастливые мы вваливаемся в бар. Бармен с вечно уставшим лицом ставит два бокала пива на плексигласовую стойку. Вся она покрытыми чёрными пятнами от сигарет. Как лёгкие человека от никотиновых смол.
Я рассматриваю свою спутницу. Нину. Забавно, но она в форме медсестры. Наверное, со стороны мы смотримся, как два порноактёра, заскочившие пропустить по стаканчику в перерывах между съёмками.
Блондинка, невысокая и полная. Пухлые, словно созданные для минета, губы. Влажные, как у собаки, глаза. Раскрасневшееся лицо. Мелкие, острые, как у грызуна, зубы.
Она о чём-то беспрерывно болтает. Как говорится, девушку нужно слушать. Достаточно один раз удачно вставить что-то вроде «ну и козёл», и она твоя.
Когда мы запираемся в туалете бара, я, оставшись без трусов, вновь убеждаюсь, что молчание – самый эффективный способ соблазнения.
– Подожди, у меня нет презерватива, – говорю я.
– Если ты об этом, то я чиста, – она опускается на колени, чтобы вызвать эрекцию орально.
– А ты уверена, что я тоже?
Она смотрит на меня снизу вверх, будто сквозь мой же член, и говорит:
– Уверена. Девушки чувствуют такие вещи.
Ежедневно в России происходит более двухсот пятидесяти случаев заражения ВИЧ. В возрастной группе восемнадцать-тридцать лет каждый сороковой – инфицирован. Наверное, все они «чувствовали такие вещи».
– Ладно, – она поднимается с колен и включает воду в кране, умывает лицо, – всё равно ты не боец сегодня.
Нина приводит себя в порядок, открывает дверь. Я гордо смотрю на какого-то усатого мужика, жутко смахивающего на тюленя из «Алисы в стране чудес». Мы минуем поток его матерных проклятий и усаживаемся за барную стойку.
Нина продолжает тараторить. Я пью, смотрю на её пухлые губы и постепенно отключаюсь.
III
Босиком я бегу по бескрайнему клубничному полю. Клубника давится у меня под ногами, отпечатываясь кровавыми блямбами на желтоватых мозолях. Посреди поля стоит моя мама, улыбается и приветливо машет мне рукой. Я отталкиваюсь от багровой земли и прыгаю в её объятия. Она прижимает меня к себе, держа на руках, словно маленького ребёнка. По её лицу текут крупные слёзы, похожие на сияющие кристаллы. Моё тело наполняется блаженной негой. Она всё сильнее сжимает меня и почему-то начинает трясти.
– Закрываемся! – бармен тормошит меня за плечо.
– Сколько я должен?
– Твоя подружка всё оплатила, – он кивком головы показывает на мою руку. На ней ярко-красной помадой выведен номер телефона.
После дождя в городе пахнет влажной уборкой. Иду пешком. Ищу, где бы купить сигареты. К счастью, на спортивной площадке возле дома кучкуются подростки.
– Сигареты не будет? – я подхожу к ним.
– Чего? – отзывается рыжий детина с тупым взглядом.
– Сигаретки не будет?
Рыжий расплывается в улыбке:
– Костыль, дай-ка ему сигаретку. Не видишь, человек курить хочет.
Один из парней тянется в карман своего кожаного пиджака и бьёт меня в живот. Удар приходится в солнечное сплетение. Вместе с тупой болью накатывает вяжущая тошнота. Я сгибаюсь и получаю ещё один сокрушительный удар в лицо. Падаю.
– Не говорили, что курить вредно? – орёт кто-то.
Я пытаюсь закрыть голову руками и сворачиваюсь в клубок, словно змея. Удары пробивают мою защиту. Из последних сил я откатываюсь в сторону и наугад бью. Слышится вой:
– Блядь, по яйцам попал!
– Хуярь его, Рыжий, хуярь!
Главными инициаторами уличных драк становятся подростки в возрасте от одиннадцати лет до двадцати одного года. Они ставят под вопрос то, что им дадут работу, кров, перспективы и социальные права. Их жестокость – попытка контролировать жизненные ситуации в этом изменчивом мире.
Поток ударов прекращается. Мою голову поднимают за волосы. Рыжий подносит горящую зажигалку к моему лицу:
– Огонька дать?
Пламя обжигает мою правую щёку. В этот миг я почему-то думаю об узниках Освенцима и Бухенвальда.
– Жарко тебе?
– Дай я его охлажу, – слышится прокуренный женский голос.
Из толпы выступает жирная девица. Её ноги похожи на гигантские окорока. Она сбрасывает джинсы, стягивает трусы и обнажает свой волосатый лобок.
«Трусость – мать жестокости», – писал Монтень. Возможно, эта жирная девушка с окороками вместо ног просто страшится увидеть себя такой, как она есть?
Сексологи считают, что склонность к насилию прямо вытекает из латентной гомосексуальности, обусловленной патологиями, воображаемыми или реальными. Возможно, эта жирная девушка с окороками вместо ног просто не определилась в своём половом партнёре?
Впрочем, всё это не оправдывает её и той жёлтой тёплой струи, которая пролилась на меня под улюлюканье остальных подростков.
Психология уличной драки гласит: «Никогда не останавливай нападающих просьбами». Я вырываюсь из хватки и изо всей силы бью жирную девицу головой в её огромный живот. Она, нелепо растопырив руки, падает назад.
– Пизди его!
Я каждый раз тот, кем перестаю быть миг назад. Похоже на попытку, как уроборос, ухватить себя за хвост, который миг назад я сам себе отрубил. Как только приходит осознание того, за кого я себя принимаю, я перестаю им быть, а, значит, осознание бессмысленно.
Так рождается всепоглощающая апатия. Пустоту внутри себя я пытаюсь наполнить алкоголем. Или сексом. Или странными обществами. Все эти наполнители формируют самого меня, того, за кого я себя принимаю.
Истина номер раз: наслаждение – то, ради чего все мы существуем.
Истина номер два: наслаждение есть форма удовлетворения собственных страстей.
Истина номер три: страсти есть то, что наполняет нас.
Боль, причиняемая мне ударами, – лучший наполнитель. Сейчас покрытый кашицей собственной крови и чужой мочи я ощущаю себя как никогда живым. Истерический крик вырывается из моего горла:
– Бейте меня! Оплёвывайте! Терзайте, как терзали Христа! Ибо вы пусты!
– Заткнись, сука!
Они избивают меня, но мой крик не прекращается. Когда он, кажется, рушит стены соседних домов, будто Иерихонская труба, они останавливаются.
– Псих!
– На хер его! Укусит и заразит бешенством!
Они разворачиваются и быстро уходят. Напоследок кто-то кидает мне сигарету. Вместе с табачным дымом я выталкиваю наружу хрипящие судороги смеха.
Глава вторая
I
Запивая очередную таблетку «Кетанова» водкой с томатным соком, я слышу брань соседа с первого этажа. Всему подъезду каждый день она служит чем-то вроде будильника. Сползаю с постели. Включаю телевизор.
По протестантскому каналу блондинка, похожая на потасканную Клаудию Шиффер, предлагает мне купить диск с записями чудес господних live. Она уверяет, что на этих кадрах Иисус убедительно доказывает свою божественную сущность.
Моя голова похожа на выкрест баклажана и земляной груши. Глаза – узкая смотровая полоска в распухшем забрале.
Рассматриваю каждый синяк, каждую ссадину. Удивительно, но я помню, от какого именно удара они появились. Тело порою памятует лучше разума.
Хуже ссадин – мысли. Мысли о разрастающейся гематоме мозга. О повреждениях черепа. О внутри-мозговом кровоизлиянии.
Я должен обратиться к врачу.
У входа в приёмное отделение местной больницы три бомжа с разбитыми лицами. Внутри – две полупьяных медсестры. Говорю им: «Мне срочно нужен доктор». Они лениво интересуются, мол, зачем же.