«Обратный шпион» (третий «разряд» шпиона) – это перевербованный шпион противника или двойной агент. Который тем ценнее, чем выше его ранг. Сунь Цзы отмечал эту категорию шпионов особо: «Если ты узнал, что у тебя появился шпион противника и следит за тобой, обязательно воздействуй на него выгодой; введи его к себе и помести его у себя. Через него ты будешь знать все».
По иронии судьбы один из самых известных «обратных шпионов» в истории Китая был использован против одного из китайских государств – все той же многострадальной империи Сун. В период борьбы династии Сун с киданьской империей Ляо в руки киданей попал агент сунского правительства Цинь Гуй. Он был соответствующим образом одарен и направлен обратно. Дело было обставлено так, будто ему удалось бежать. Вернувшись на родину, Цинь Гуй снова поступил на службу к сун-скому двору и, будучи человеком выдающихся способностей, стал быстро возвышаться и скоро достиг поста канцлера, так что все управление сунским государством в конце концов оказалось в руках тайного киданьского агента.
Действуя по условленному с киданьским правителем плану, Цинь Гуй отменил все работы по восстановлению военной мощи страны, прекратил приготовления к войне с киданями, заключил с ними мир, а всех военачальников и государственных деятелей, стоявших на страже интересов Сунской империи, устранил. Таким образом, он способствовал распаду Китая на два царства – Северное и Южное, то есть фактически признал за иноземными завоевателями весь север Китая.
Четвертый тип шпиона – «шпион смерти» – это специально подготовленный агент-провокатор, диверсант или ликвидатор. Подразумевается, что при выполнении задания такой агент погибает. Эта роль была достаточно почетной и часто доставалась сановникам весьма высокого ранга. Так, во время войны ханьского императора Гао-цзу (206–195 гг. до н. э.) с княжеством Ци Гао-цзу направил туда послом искусного дипломата Ли Ши-цы, миссия которого состояла в том, чтобы вести фальшивые мирные переговоры. И он так ловко взялся за дело, что циский князь не только согласился на мир, но и отвел свои войска с границ. Гао-цзу только этого и ждал. Как только границы оказались незащищенными, ханьский полководец Хань Синь немедленно вторгся в пределы циского княжества. Посол был, конечно, казнен, но это не спасло Ци. Княжество пало под ударами ханьцев.
Последний, пятый тип – «Шпионы жизни», – то есть те, что возвращаются с донесениями, и есть разведчики в современном понимании этого термина. Это и дипломаты, и резиденты, и нелегалы. Сам Сунь Цзы уделил им внимания не больше, чем остальным категориям. За него это сделали последователи и комментаторы.
Так, поэт, дамский угодник, стратег и философ династии Тан Ду My в IX веке замечал: «В шпионы жизни надлежит выбирать людей, внутренне просвещенных и умных, но по внешности глупых; по наружности – низменных, сердцем же – отважных: надлежит выбирать людей, умеющих хорошо ходить, здоровых, выносливых, храбрых, сведущих в простых искусствах (то есть разбирающихся в рисовании, инженерном деле, умеющих вести измерения и вычисления – «простыми» в китайской традиции управления назывались искусства или умения, которые сегодня мы бы назвали прикладными. – Прим. сост.), умеющих переносить и голод, и холод, оскорбления и позор».
В «шпионы жизни» «…выбирают таких, кто обладает мудростью, талантами, умом и способностями, кто в состоянии сам проникнуть в самое важное и существенное у противника, кто может понять его поведение, уразуметь, к чему идут его поступки и расчеты, уяснить себе его сильные стороны и, вернувшись, донести об этом», – подходил к этому же вопросу с несколько иной стороны другой танский государственный деятель Ду Ю веком раньше.
Последователи Сунь Цзы продолжали развивать его идеи. Японский комментатор «Искусства войны» Сорай в XVIII веке заметил, что «шпионов жизни» следует засылать под видом «шаманов, бродячих отшельников, монахов, горожан (то есть торговцев и ремесленников), врачей, гейш». Чем больше шпион походил на обычного человека, тем больше шансов у него было.
Как раз такими «шпионами жизни» (кроме тех, кому приходилось исполнять роль «шпионов смерти») были и прославленные кинематографом ниндзя. Впервые появившиеся предположительно в Х веке, главную известность они приобрели в процессе феодальных войн за объединение Японии, длившихся почти полтора столетия с 1460 года. Толком о них не было известно практически ничего, а «канонический» образ ниндзя в черном балахоне с коротким прямым мечом «ниндзя-то» (ни одного реального ниндзя-то до сих пор не найдено) за спиной и целым арсеналом убийственных штучек от самонаводящихся метательных «звездочек» (обязательно должны попадать неприятелю в самую уязвимую часть тела – например, в лоб) до ручных гранат (использующихся, впрочем, больше как средство отвлечения внимания или маскировки побега) обязан своим появлением развитию популярной японской культуры в XVII–XVIII веках и западной моде начала ХХ века на все японское.
ДАЖЕ НА СЛУЖБЕ У ПРАВИТЕЛЯ СТРАНЫ КЛАНЫ НИНДЗЯ ОСТАВАЛИСЬ ТАЙНЫМИ СООБЩЕСТВАМИ, НЕ ВСТРОЕННЫМИ В СТРУКТУРУ ЯПОНСКОГО ОБЩЕСТВА.
Достоверно известно о ниндзя, в частности, то, что к их услугам активно прибегал Токугава Иэясу в заключительный период объединительных войн в Японии. Одолев главного противника, претендента на пост сёгуна (военного правителя страны) Тоётоми Хидэёри (сына первого объединителя Японии Тоётоми Хидэёси, вассалом которого был сам Токугава), он логично рассудил, что подобная организация вполне может быть использована против него. Тем более, что по большому счету даже на службе у правителя страны кланы ниндзя оставались тайными сообществами, не встроенными в структуру японского общества.
Поэтому Токугава спровоцировал два крупнейших клана ниндзя, Кога и Ига, на противостояние. В результате к 1604 году от общества ниндзя остались немногие – и те сумели остаться в живых, только присягнув на верность лично сёгуну. Кроме того, в связи с прекращением феодальных войн, установлением внутреннего мира и неудачей континентальной экспансии (попытка Японии захватить Корею в Имджинской войне 1592–1598 гг.) спрос на услуги шпионов резко упал.
Примерно то же самое произошло и с исмаилитами-низаритами, обогатившими европейские языки таинственным словечком «ассасин» (или «хашишин»), блиставшими на политическом и шпионском небосклоне Ближнего Востока и Европы в XI–XIII веках. Засевшим в неприступной горной крепости Аламут неистовым воспитанникам «Горного старца» Хасана ибн ас-Саббаха приписывались чуть ли не все политические убийства того времени.
Легенде о том, что фидаев Аламута, перед тем как отправить на задание, одурманивали гашишем, после чего они просыпались в саду, где под видом гурий их ублажали прекрасные девушки, а затем им сообщалось, что «Горный старец» и в самом деле переносил их в рай, где они непременно снова окажутся, если выполнят все его указания, подарил жизнь Марко Поло (1254–1324), который сам был разведчиком на службе Монгольской империи. Свои записки он составлял спустя много лет после гибели исмаилитского государства с центром в Аламуте.
Сам же Хасан ибн ас-Саббах (чаще всего его называли просто Хасан ибн Саббах) был действительно личностью незаурядной. Он выдвинулся на фоне противостояния исмаилитов (приверженцев Исмаила, которого они почитали седьмым «скрытым имамом», который должен вернуться в образе мессии-махди, то есть, по сути, последним легитимным духовным лидером мусульман) и выходцев из глубин Средней Азии тюрок-сельджуков.