Глеб посмотрел на фотографию, которую Северин держал в своих длинных и гибких, как у музыканта, пальцах, и спросил:
– Почему Тильбох вставил в картину эти два полотна?
– Дух времени, – сказал Северин. – Тогда было модно писать кабинеты ученых, мастерские художников, апартаменты знатных особ. А какая же это мастерская, если на стенах не висят картины? То же касается и домов, в которых жили вельможи. В ту пору живопись была везде. – Он поправил очки и задумчиво проговорил: – Тут загвоздка в другом…
– В чем? – быстро спросил Корсак.
– Видишь ли, фламандцы никогда и ничего не изображали зря. Каждый предмет, изображенный на картине, – это символ. Вот, например, часы без стрелок и скелет. Скорей всего, они должны были наводить зрителя на мысль о «vanitas» – бренности и скоротечности земного бытия. Художники тех времен любили изображать на картинах подобные штуки. Особенно жаловали черепа.
– Да, я об этом читал, – кивнул Глеб. – Что-то вроде напоминания человеку о том, что его тщеславию и гордыне грош цена. Это как если бы ты выполнил заказ богача и одновременно плюнул ему в лицо.
Северин подергал пальцами бородку и усмехнулся:
– Слишком грубо, но, по сути, верно. Случайности в данном случае абсолютно исключены. Каждая деталь не только тщательно прорисовывалась, но и основательно продумывалась.
Глеб снова покосился на фотографию и усмехнулся:
– Значит, кухарки, зажимающие носы, и алхимик, собравшийся продать душу дьяволу, каким-то образом связаны? И непременно с художником, который сидит за столом и беседует со своей смертью?
– Именно так, – ответил Северин.
Глеб смотрел на него недоверчиво.
– Но какая может быть связь между вонью и проданной душой? – спросил он. – Может, Тильбох намекал, что отягченная грехами душа не только плохо выглядит, но и дурно пахнет? Ради такого простого вывода не стоило корпеть над работой. К тому же…
В кармане у Глеба зазвонил телефон.
– Прошу прощения. – Журналист прижал трубку к уху.
– Алло, господин Корсак? – раздался в трубке взволнованный голос реставратора.
– Он самый.
– Это Долгих вас беспокоит. Вы можете сейчас приехать?
– А что случилось?
– Не по телефону. Приезжайте, – я все покажу. И вот еще что. Я буду чрезвычайно благодарен, если Елизавета Андреевна приедет с вами.
– Это еще зачем?
– Она владелица картины.
– Будущая владелица, – поправил Корсак.
– Это не меняет дела. Когда вас ждать?
– Это будет зависеть от Елизаветы Андреевны, – сказал Глеб.
– Приезжайте, как только сможете!
– Хорошо. – Глеб, отключил связь и сунул телефон в карман брюк.
– Что? – поинтересовался Северин. – Труба зовет?
– Да, мне пора. Спасибо за бесплатную лекцию, Игорь Федорович.
– А кто тебе сказал, что она бесплатная? – насмешливо вскинул брови Северин.
– Вы правы. С меня бутылка… я забыл, что вы пьете?
– «Зеленую фею», – весело сказал профессор. – Как Ван Гог и Артюр Рембо.
– Значит, ждите нас с «феей». Но разопьем мы ее вместе, если не возражаете.
– Напротив, буду рад!
6
Долгоносика было не узнать. Грустное лицо сияло, как начищенная сковорода. Поглядывая на Корсака, он лукаво усмехался и потирал ладони с видом человека, посвященного в большую тайну, которую он больше не в силах хранить.
– Елизавета Андреевна, вы должны это видеть! – воскликнул Долгих, едва Глеб и Лиза вошли в прихожую. – Идемте же!
Не дав гостям раздеться, Долгоносик потащил их в комнату.
– У него такой вид, будто он нашел бриллианты, – шепнула Лиза на ухо Корсаку.
Реставратор усадил гостей в кресла, прямо напротив мольберта, на котором стояла картина ван Тильбоха. С тех пор как Глеб видел ее в последний раз, она нисколько не изменилась.
– Ну? И где ваши брильянты? – поинтересовался Корсак, вставляя в рот сигарету.
– Какие брильянты? – удивился реставратор.
– Это я так, к слову. – Глеб поднес к сигарете зажигалку, но Долгоносик властно взял его за запястье худыми, длинными пальцами.
– Пока вы у меня в доме, вам придется воздержаться от курения, – строго сказал он. – Это вредная привычка. К тому же это может повредить живописному слою картины.
– Как скажете. – Корсак убрал сигарету обратно в пачку.
– Итак, – снова заговорил Долгоносик, глядя на Лизу Фаворскую сияющими глазами. – Вы готовы узнать кое-что удивительное?
– Я вся внимание, – заверила его Лиза, складывая ладони на коленях, как примерная школьница.
Глеб посмотрел на мятую пачку сигарет и со вздохом запихал ее в карман рубашки.
– Надеюсь, оно того стоит, – пробормотал он.
Долгих бросил на Корсака сердитый взгляд, взял со стола рентгеновский снимок картины и протянул Лизе:
– Елизавета Андреевна, взгляните на этот снимок. Только внимательнее. Вы видите что-нибудь необычное?
Лиза внимательно вгляделась в снимок, затем перевела взгляд на стоящего на мольберте Тильбоха – и обратно на фотографию. Ее светлые бровки взлетели вверх. Она коротко присвистнула и проговорила:
– Вот это да!
– Разрешите взглянуть. – Корсак довольно бесцеремонно вынул снимок из пальцев девушки и подошел с ним к картине. Некоторое время он изучал снимок, сравнивая его с картиной, потом крякнул от удивления и произнес:
– Если не ошибаюсь, вы обнаружили следы позднейших дорисовок?
– И вы это говорите таким спокойным голосом?! – Долгоносик вырвал снимок из рук Глеба и снова передал его девушке. – Елизавета Андреевна, вы только посмотрите! – проговорил он дрожащим от возбуждения голосом. – Ну не чудо ли? Это же настоящая сенсация! Видите? Вот тут! Раньше на столе стояла свеча. Кто-то закрасил ее, а поверх нарисовал ключ.
Лиза легонько потерла пальцем призрачно-зеленоватый контур свечи на фотографии. Потом рассеянно посмотрела на палец, словно ожидая, что на нем останутся следы.
– Да. Действительно, похоже на свечу, – проговорила она.
– А теперь посмотрите вот сюда! – Долгоносик ткнул костлявым пальцем в снимок. – Раньше вот этой картины на стене не было!
– Что же было? – изумленно спросила Лиза.
– Голая стена. Просто стена!
– И все?
– И все, – кивнул реставратор.
– Честно говоря, я ничего не понимаю. Кто-то закрасил свечу, а на ее месте нарисовал ключ. Но этого ему показалось мало, и он нарисовал на стене еще одну картину. Кстати, что на ней?
– Монах-алхимик, – ответил вместо реставратора Глеб. – Предположительно, святой епископ Феофил, продавший душу дьяволу.
– Это настоящая сенсация! – прошептал Долгих. Его синие очки сползли на кончик носа. Не замечая этого, он блаженно зажмурил грустные глаза и с улыбкой произнес: – Представляю, что скажут мои друзья-реставраторы, когда я поделюсь с ними своей находкой!
– Ничего не скажут, – снова подал голос Корсак.
Долгих удивленно на него воззрился:
– Это еще почему?
– Потому что вы ничего им не расскажете, – так же спокойно ответил Глеб.
По бледным губам реставратора змейкой скользнула усмешка. Он поправил пальцем очки и сказал:
– Ошибаетесь, Корсак. Я не имею права скрывать эту тайну от общественности.
Корсак уставился на Долгоносика тяжелым взглядом. Тот слегка поежился и повернулся к Лизе.
– Елизавета Андреевна, – заговорил он, – урезоньте своего братца. Объясните ему, что мы не имеем права скрывать нашу находку.
Лиза посмотрела на Корсака, затем перевела взгляд на Долгоносика и твердо произнесла:
– Вы никому об этом не расскажете, Семен Иванович.
– Но позвольте…
– Я владелица картины, мне и решать. И я уже сообщила вам о своем решении.
– Но, Елизавета Андреевна… – растерянно забормотал Долгих. – Вы должны… В конце концов, вы обязаны…
В глазах реставратора читалось отчаяние. Сенсация, а вместе с ней и дивиденды, которые она сулила, ускользали, и он ничего не мог с этим поделать.
– Хорошо, – выговорил Долгих сдавленным голосом. – Видимо, у вас есть резон замалчивать это открытие. И, раз уж вам так угодно, я… я тоже буду о нем молчать.
– Вот и славно, – кивнула Лиза. Она снова сверила рентгеновский снимок с картиной и спросила: – Слушайте, а что означает эта надпись на срезе книги? Ultimam cogita!