«Он абсолютно прав», – подумал Дронго, поднимаясь вместе с Веземаном в салон автобуса и устраиваясь на первых сиденьях. Высокий, коротко остриженный мужчина с запоминающимся колючим взглядом подошел к ним и выразительно посмотрел на Дронго.
– Он поедет с нами, – быстро сказал по-английски Веземан.
– По правилам безопасности в наш автобус не может входить посторонний, – напомнил Чаржов. По-английски он говорил с очень сильным акцентом.
– Мне он нужен для работы, – пояснил Веземан, – я беру его под свою ответственность. Не беспокойтесь, Роберт, все нормально.
– Все равно мы должны его проверить, – не успокаивался Чаржов.
– Я же вам сказал, что это мой знакомый, – уже начал злиться Веземан. – И господин Бочкарев дал мне на это разрешение, – подчеркнул он.
Дронго, понимая, что эта ссора может привлечь ненужное внимание остальных игроков, быстро поднялся со своего места.
– Господин Чаржов, – сказал он по-русски, обращаясь к руководителю службы безопасности, – вы абсолютно правы. Пожалуйста, обыщите меня, прежде чем я останусь в салоне автобуса. Правила безопасности должны неукоснительно выполняться всеми без исключения.
– Спасибо, – кивнул Чаржов и подозвал к себе одного из сотрудников службы безопасности, который проверил карманы гостя специальным металлоискателем.
– Вы убедились, что это не террорист? – саркастически поинтересовался Веземан.
– Простите, господин Веземан, но у меня строгий приказ президента клуба, – пояснил Чаржов, – и мы не имеем права рисковать.
Веземан ничего не ответил, а Дронго уселся рядом с ним и тихо произнес:
– Он прав, было бы неправильно, если бы он разрешил мне остаться в автобусе без соответствующей проверки.
– Это все работа на публику, – нервно ответил Веземан, – а от реальной угрозы они нас не уберегли. Если он такой хороший специалист, пусть тогда объяснит мне, кому и для чего понадобилось дважды травить нашего вратаря. Кстати, вот он сейчас садится в автобус.
Епифанцев был высокого роста, красивый, светлоглазый, с длинными руками, что для голкипера, очевидно, очень важно. Проходя в салон, он весело кивнул Веземану и его спутнику.
– Прекрасный вратарь, – вздохнул Веземан. – Хорошо, что на нем не сказались последствия этих двух отравлений. С каждым годом он играет все лучше и лучше. Думаю, что скоро в сборной России он стает первым голкипером. Если, конечно, его не попытаются отравить в третий раз. Тем более что у сборной будут две важные игры уже в следующем месяце.
«Существует несколько возможных версий случившегося отравления, – подумал Дронго. – Первая версия: эти отравления направлены против самого Епифанцева. Кто-то метит на его место в команде или пытается таким образом устранить конкурента. В этом случае подозревать следует обоих запасных голкиперов. Вторая версия: кто-то задумал таким образом устранить старшего тренера, обвинив его в проигрышах команды. В этом случае число подозреваемых может вырасти. И не только очевидные претенденты на его место, но и неочевидные тоже. Есть еще и третья версия: кому-то выгодны поражения клуба. Возможно, это конкуренты или соперники из того же «Зенита». Хотя подобной план очень опасен, в случае, если обнаружат отравителя, организаторы подобного отравления могут даже отправиться за решетку».
Автобус тронулся с места, и Веземан, поднимаясь из кресла, взял микрофон. Сидевший на втором сиденье мужчина лет сорока пяти тоже поднялся. Очевидно, это был бывший футболист Сергей Чирко. Веземан обратился к команде на английском:
– Сегодня тренировка будет до часа дня. Хочу представить вам моего друга, эксперта из специальной комиссии Организации Объединенных Наций господина Дронго. Он будет несколько дней с нашей командой. Прошу всех помогать ему и отвечать на все его вопросы. Он готовит специальный материал для отчета о работе футбольных команд, – добавил тренер.
Чирко перевел его слова на русский язык, и футболисты дружно закивали. Дронго поднялся, чтобы его лучше видели.
– Через неделю у нас важная игра с «Фейеноордом», – напомнил Веземан, – я надеюсь, что все понимают необходимость нашей победы по итогам двух встреч и нашего участия в Лиге чемпионов. От того, насколько мы будем успешно трудиться в течение оставшейся недели, зависит и наша спортивная форма в первом матче против голландцев.
Чирко перевел и эти слова. Веземан снова сел рядом с Дронго и повернулся к нему лицом:
– Я все сказал правильно?
– Абсолютно, – кивнул Дронго, – и не придерешься. Только я думаю, что вам нужно было заранее предупредить Чаржова, чтобы он не нервничал.
– Наверное, вы правы, – согласился Веземан. – Сегодня перед обедом я ему обо всем расскажу. Надеюсь, он не будет возражать. Хотя его коллега Скульский и вся наша служба безопасности все еще не добились никаких результатов, – в сердцах вырвалось у него.
– Мне понадобится подробный список всех, кто прилетел с вами, – попросил Дронго. – Желательно отметить тех, кто мог оказаться в раздевалке в обоих случаях, когда ваш вратарь почувствовал себя плохо.
– Сделаю, – кивнул Веземан, – сегодня часам к шести. Вы сможете зайти ко мне в номер. Или лучше мне принести вам этот список?
– Я зайду сам, – решил Дронго. – Только пусть это будет подробный список, с указанием имен и возраста всех прибывших.
– Обязательно, – кивнул тренер. – Вы считаете, что можно вычислить этого отравителя?
– Не по списку, конечно, – улыбнулся Дронго, – но я таким образом хотя бы познакомлюсь со всеми подозреваемыми.
– Может, тогда лучше дать вам диск с членами нашей команды и добавить туда нескольких прибывших с нами людей? – предложил Веземан. – Там все указано гораздо более подробно.
– Так и сделаем, – решил Дронго, – я зайду к вам и возьму диск.
Через несколько минут они прибыли на место. Футболисты, обмениваясь шутками, выходили из салона автобуса. Погода была прекрасная, около тридцати градусов по Цельсию, но чувствовалась некоторая прохлада, с моря дул легкий южный бриз. Кто-то осторожно дотронулся до плеча Дронго, и он обернулся. Перед ним стоял невысокий лысоватый мужчина лет пятидесяти пяти в серой майке и джинсах, с довольной улыбкой на лице.
– Здравствуйте, господин эксперт, – почти пропел Скульский, – как я рад вас видеть.
Дронго пожал маленькую руку. По описанию Веземана он сразу узнал частного детектива.
– Я даже не поверил, когда услышал вашу знаменитую на весь мир кличку Дронго, – признался Скульский, – ведь многие до сих пор не знают вашего настоящего имени.
– Разве мы знакомы? – удивился Дронго.
– Лично незнакомы, но я много слышал про вас, когда работал в московской прокуратуре, – сообщил Скульский. – Последнее ваше дело об уральском маньяке Баратове, которого вы сумели дважды вычислить и арестовать, было известно по всей стране.
– Во второй раз его не арестовали, – возразил Дронго, – он покончил с собой.
– Тем не менее именно вы его и вычислили, – напомнил Скульский. – Да и все остальные ваши расследования достаточно широко известны и в органах прокуратуры, и в органах ФСБ.
– Спасибо, – кивнул Дронго, – я не думал, что настолько популярен.
– Не прибедняйтесь, – усмехнулся Скульский. – И сюда вы наверняка пожаловали, чтобы вычислить неизвестного нам отравителя. Только не говорите, что готовите какой-то мифический отчет для Организации Объединенных Наций. Я все равно вам не поверю. Это сказки для футболистов. Когда такой специалист по расследованию тяжких преступлений появляется здесь, это не может быть случайным.
Дронго ничего не ответил. Ему не хотелось возражать, судя по всему, Скульский знал слишком много, и не хотелось выглядеть глупо.
– По-настоящему должен обидеться только один человек в нашем автобусе, – продолжал Скульский, – и этот человек – я. Ведь именно меня пригласил господин Бочкарев для розыска неизвестного отравителя. И именно я должен найти этого неизвестного предателя в рядах команды. И тут появляетесь вы. По вашему общению с этим суровым немцем, из которого невозможно выжать и пару лишних фраз, видно, что вы с ним достаточно давно и близко знакомы. Наверняка он вас и пригласил. Правда, я не уверен, что это понравится господину Бочкареву, но, очевидно, у герра Веземана есть свои причины так поступать. Наверное, ему не понравилось мое расследование, и он решил пригласить своего знакомого эксперта. Только не опровергайте мою версию, она так убедительно звучит.