В современном Санкт-Петербурге существует 43 кладбища, в пригородах – 55. В целом их территория составляет 1,5 тысяч га. Петербургский некрополь включает Пискаревское мемориальное кладбище, архитектурный ансамбль которого был завершен в 1960 г., и мемориал «Левашевская пустошь».
Для захоронений преимущественно используются основанное в 1971 г. на Волхонском шоссе Южное кладбище (крупнейшее в Европе, площадь 183 га) и существующее с 1984 г. Ковалевское кладбище (пл. 110 га) на границе Всеволожского района Ленинградской области.
Из исторических кладбищ города ведутся захоронения на Смоленских, Волковских, Северном, Богословском, Большеохтинском, Киновиевском, Казанском в Рыбацком, Жертв 9 января (бывшем Преображенском), Еврейском, Красненьком, Серафимовском, Шуваловском, Никольском в лавре. В пригородах действуют кладбища в Зеленогорске, Сестрорецке, Комарово, Лахте, Пушкине (Казанское), Колпино и др. Все кладбища, как «закрытые», так и «полузакрытые», находятся в ведении Санкт-Петербургского государственного унитарного предприятия «Ритуальные услуги». В его же ведении Крематорий с колумбарием на Шафировском проспекте (основан в 1973 г.).
Серьезная проблема современного города – нехватка площадей для новых захоронений. Возобновление погребений на исторических кладбищах в 1990-е гг. оказалось до известной степени вынужденной мерой. На старых кладбищах целые участки освобождаются от непосещаемых могил и обветшавших надгробных знаков. В целом это отвечает принятой европейской практике. Однако дефицит кладбищенского пространства во многом определен сохранением российской традиции погребения в могиле (на Западе кремируется до 90 %, тогда как у нас не более 15 %).
Сложившаяся в 1930-е гг. практика уничтожения «бесхоза» продолжается, к сожалению, и сейчас. Вместе с тем с конца 1980-х гг. в отношении к старым кладбищам наметились серьезные изменения. С целью благоустройства и возобновления захоронений прошли реконструктивные работы на Никольском, Новодевичьем, Смоленских кладбищах. Но нельзя не отметить, что в процессе этих работ несколько сократилась территория исторических некрополей, утрачен целый ряд памятников.
Следует ли в дальнейшем создавать чисто музейные некрополи? По нашему мнению, нет. Печальный опыт переноса исторических захоронений в 1930-1950-х гг. можно объяснить специфическими условиями времени, однако вряд ли этот путь сохранения исторических захоронений приемлем сегодня.
В определенные исторические эпохи идея Пантеона как места погребения выдающихся представителей нации была оправданна (вспомним Пантеон Великой французской революции). Желание «переписать историю» свойственно революционным эпохам. Но в поколениях оценка исторических лиц и событий изменяется. Произвольная ломка исторически сложившейся структуры кладбища, вырывание «великого человека» из окружения, связанного с ним тончайшими, далеко не всегда видимыми нитями, – антиисторично по существу[151].
Любое старое кладбище хранит память о сменяющих друг друга поколениях. Историческую значимость имеют не только отдельные, примечательные по тем или иным причинам памятники, но и само место кладбища, его территория в целом.
Необходимо осознать, что кладбище – составная часть сложного и многофункционального городского организма. Места, отводимые для погребения, по своей сути служат хранилищем исторической, духовной, нравственной памяти народа. Жизнь кладбища продолжается лишь тогда, когда могилы напоминают приходящим о их родителях – отцах, дедах, прадедах…
Ю. М. Пирютко
НАДГРОБНЫЕ ПАМЯТНИКИ: СТИЛЬ, МАСТЕРА, ЗАКАЗЧИКИ
Эстетические свойства петербургского некрополя яснее обнаруживаются, как ни парадоксально, в его разорении. Покалеченные ограды, провалившиеся, заросшие травой и кустарником склепы создают не лишенный своеобразной поэтичности образ увядания и смерти. «Ржавый ангелок», льющий, по ахматовскому слову, «сухие слезы» над забытой могилой, – это образ, который принципиально невозможно подвергнуть реставрации, «музеефицировать». Унылая картина разрушенных и искалеченных старых некрополей (Смоленских, Волковских, Никольского) коробит нас. Между тем, когда эти кладбища были действующими, когда Некрасову приходилось в поисках могилы Белинского шагать «по мосткам деревянным» в непролазную слякоть тогдашнего Волковского кладбища, ничего, кроме скуки и отвращения, это не вызывало.
Сама топография петербургского некрополя, по преимуществу плоского, низменного, переувлажненного, особенности климата, буквально съедающего камень, а деревянные кресты превращающего в труху, не давали людям XIX в. почувствовать красоту старинных надгробий. В XVIII в. на кладбищах не сажали деревьев, и эти обширные, уставленные покосившимися крестами пространства производили, вероятно, особенно гнетущее впечатление. Лишь со временем, чему в немалой степени способствовала эпоха сентиментализма и романтизма с их культом смерти, ритуалом кладбищенских прогулок, воспевавшихся в элегиях и балладах, возникло эстетическое восприятие некрополя.
В полной мере почувствовать художественную значимость старинных надгробий петербуржцы смогли в то же время, когда художники «Мира искусства», литераторы «Старых годов» и «Аполлона» создали культ Старого Петербурга. Н. Н. Врангель, восклицавший, что «нигде не погибает столько произведений искусства, как в России», относил это и к «запущенным, забытым памятникам петербургских кладбищ», уничтожавшимся «осенними дождями, злыми зимними морозами – вместе с нашими вандалами». Занимавшийся историей русской скульптуры, Врангель впервые обратил внимание искусствоведов на памятники петербургского некрополя.
Искусство художественного надгробия всегда развивалось в общем русле с другими видами прикладного искусства и архитектуры, но при этом сохраняло ряд специфических черт. Прежде всего, это условия заказа памятника, в которых личные вкусы заказчика играют не меньшую роль, чем особенности художественного мышления эпохи и уровень мастерства исполнителя. Формы надгробий, как и обывательские вкусы, весьма консервативны и могут не изменяться десятилетиями. Тем более интересно, что эволюция художественных стилей все же заставляла эволюционировать и этот вид искусства, как никакой другой, придерживающийся традиционных форм.
Изучение надгробий петербургского некрополя затруднено тем, что значительная их часть погибла. Многие ценные памятники XVIII—первой половины XIX вв. были в 1930-е гг. перенесены со старых кладбищ в музейные некрополи и таким образом оказались вырваны из исторического окружения.
Памятники второй половины XIX—начала XX вв. оставались, в основном, на своих исторических местах. Зато и сохранность их оказалась катастрофична. Если памятники эпохи барокко и классицизма, окончательное разрушение которых в начале XX в. казалось неизбежным, уцелели в музейных некрополях, то сохранению интересных образцов эклектики и модерна долгое время не уделялось никакого внимания.
Художественные памятники петербургского некрополя XVIII–XIX вв. в основном сосредоточены сейчас в музейных некрополях и усыпальницах Александро-Невской лавры. Наиболее ранними являются каменные плиты супругов Ржевских, найденные в конце 1920-х гг. на Лазаревском кладбище. Стольник Иван Иванович Ржевский, скончавшийся в 1717 г., и его жена Дарья Гавриловна, умершая в 1720 г., принадлежали к близкому окружению Петра I. Дарья Гавриловна была «князь-игуменьей» Всепьянейшего собора.