На Преображенском кладбище хоронили жертв «кровавого воскресенья» 9 января 1905 г. После открытия в 1931 г. памятника на братских могилах кладбище назвали «Памяти жертв 9 января».
Великокняжеская усыпальница в Петропавловской крепости
Великокняжеская усыпальница в Петропавловской крепости. Интерьер
В 1875 г. недалеко от станции Парголово Финляндской железной дороги открылось второе загородное кладбище — Успенское. В следующем десятилетии на обоих загородных кладбищах открыли воинские отделения с участками для гарнизонных полков. В начале XX в. появилось католическое отделение Успенского (ныне – Северного) кладбища, где перед революцией был построен деревянный костел.
Преображенское и Успенское кладбища стали первыми и единственными в Петербурге, которые подчинялись не епархиальному начальству, а Городской думе. Город вложил в их устройство около полумиллиона рублей и взял на себя все расходы по содержанию, включая жалование священникам. Интересно, что среди крупных государств Европы в то время лишь во Франции кладбища были изъяты из ведения церкви и переданы муниципалитетам. Предполагалось, что затраты, понесенные казной, окупятся через некоторое время за счет платных захоронений. В действительности загородные кладбища оказались убыточными. В первые десятилетия хоронили на них (особенно на Успенском) очень мало и только в бесплатных и дешевых разрядах. Главной причиной этого были резкие возражения Синода против закрытия городских кладбищ и перевода всех захоронений на загородные. Городская администрация выдвигала санитарные и экологические соображения, тогда как церковь настаивала на важности духовной традиции. Столкновение интересов на несколько десятилетий затянуло решение вопроса о закрытии старых кладбищ. В конце XIX в. научные исследования доказали безвредность кладбищ для города, и проблема утратила свою актуальность[92].
Начало XX в. не внесло существенных изменений в топографию городского некрополя. Последним кладбищем дореволюционного Петербурга стало Серафимовское в Новой деревне, основанное в 1906 г. На некоторых старых кладбищах (Красненьком, Волковском, Смоленском и др.) были возведены новые храмы. В 1908 г. произошло освящение сооруженной рядом с Петропавловским собором великокняжеской усыпальницы.
Представление о петербургском некрополе будет неполным, если не упомянуть о захоронениях вне кладбищенских территорий. Еще в петровские времена в запрете хоронить при городских церквах была сделана оговорка: «кроме знатных особ». Каждое такое захоронение требовало особого разрешения. В XVIII в. исключения делались для богатых прихожан, жертвовавших большие суммы на ремонт и строительство храма, или для священников, долго служивших в данной церкви. В XIX в. возникла традиция погребения в городских храмах выдающихся общественных деятелей.
Гробница М. И. Кутузова в Казанском соборе известна каждому петербуржцу. Однако во многих полковых церквах Петербурга (почти все погибли в 1930-е гг.) существовали офицерские захоронения. С 1847 г. по специальному указу в полковых храмах устанавливали мемориальные доски с именами погибших и умерших от ран офицеров полка.
Храм Христа Спасителя («Спас на водах»)
Памятником русским морякам, погибшим в войне 1904–1905 гг., стал храм Христа Спасителя («Спас на водах»), воздвигнутый в 1911 г. на набережной Невы по проекту архитектора М. М. Перетятковича. Храм как бы объединил в себе походные судовые церкви погибших кораблей и стал «символом братской могилы для погибших без погребения героев-моряков»[93]. На его стенах укрепили памятные доски с именами всех, кто погиб в морских сражениях Русско-японской войны. Стройный и легкий силуэт храма напоминал Дмитриевский собор во Владимире и жемчужину древнерусского зодчества – церковь Покрова на Нерли, поставленную «на лугу» святым князем Андреем Боголюбским в память о любимом сыне Изяславе. «Спас на водах», символизировавший нерушимость духовной традиции почитания мертвых, был разрушен в те же годы, когда происходило уничтожение исторического некрополя Петербурга.
* * *
Кладбища в России в XVIII–XIX вв., как и в других европейских государствах, находились в ведении духовного начальства и носили строго конфессиональный характер. Каждая вероисповедная община имела свое кладбище. Закон запрещал духовенству использовать кладбищенскую землю для иных целей, кроме погребения умерших и возведения храмов и часовен.
Для устройства столичного кладбища обычно, по представлении Синода, требовалось Высочайшее утверждение. Вот почему ряд таких распоряжений вошел в состав Законов Российской Империи. В Полном собрании Законов имеются и некоторые правила, общие для всех кладбищ. Так, в 1772 г. Сенат указал, чтобы «кладбища учреждались в удобных местах расстоянием от последнего городского жилья по крайней мере не ближе 100 сажень, а если место дозволяет, то хотя бы и за 300 сажень». Тем же указом рекомендовалось обносить кладбищенские места плетнем или земляным валом – не выше двух аршин, «дабы чрез то такие места воздухом скорее очищались», а также рыть вокруг кладбищ рвы «для удержания скотины, чтоб оная не могла заходить на кладбище»[94].
Комиссия о строении Санкт-Петербурга, которой был направлен синодский указ 1738 г. об отводе кладбищенских мест, определила порядок планировочных работ: «…для возвышения указанных мест поделать вокруг и поперек каналы, в пристойных местах устроить пруды, вынутой землей засыпать низкие места, огородить кладбища деревянным забором, построить при них деревянные покои для житья караульных и могильщиков»[95].
Некоторые правила по устройству кладбищ вошли в «Устав врачебный» (или Устав медицинской полиции), который помещен в Своде законов. 701-я статья устава гласила: «Никаких построек на опустевших кладбищах возводить не дозволяется»[96]. Это положение определялось еще указом по межеванию земель 1682 г.: «У которых помещиков и вотчинников на дачах объявятся (пустые) кладбища… велеть… те кладбища огородить и строения на них никакова строить не велеть»[97].
При устройстве новых кладбищ запрещалось переносить со старых какие-либо захоронения и «обращать прежние кладбища под пашню… или другим каким бы то ни было образом истреблять оставшиеся на оных могилы и повреждать надгробные памятники». Традиция оставлять места погребения неприкосновенными существовала задолго до того, как в начале XIX в. Александр I утверждал, что «по общему предуверению прикасаться к праху мертвых погребенных вменяется за преступление»[98].
По словам историка Н. И. Костомарова, «издавна могилы родителей и предков были святыней русского народа, и князья наши, заключая договор между собой, считали лучшим знамением его крепости, если он будет произнесен на отцовском гробе». Когда великий князь Иван III, пишет Костомаров, перестраивал Московский Кремль, при переносе храмов и монастырей хотели перезахоронить и останки прежде там погребенных. Архиепископ Геннадий возражал правителю: «А ведь того для, что будет воскресение мертвых, не велено их ни с места двинути, опричь тех великих святых»[99].
При упразднении некоторых петербургских кладбищ, основанных в XVIII в., их было велено засыпать землей, выравнивать место, но ни о каких переносах могил не было речи. По прошествии нескольких (иногда и десятков) лет на месте забытых кладбищ иногда велась обывательская застройка. С расширением границ города, увеличением числа жителей это было неизбежным. От таких кладбищ, как Аптекарское, Карповское, Колтовское, Вознесенское, уже в XIX в. не осталось и следа. Однако иные старинные некрополи, давно числившиеся упраздненными, сохранялись в городе своеобразными оазисами. Отдельные памятники и надгробные плиты можно было встретить вплоть до начала ХХ столетия на месте Сампсониевского, Ямского, Благовещенского кладбищ. Окончательная гибель наступила лишь в 1930-е гг., когда были уничтожены многие храмы, при которых существовали первые петербургские некрополи.