– И как, всеобщего счастья хватает?
– Ну, не знаю насчет счастья, а еды хватает. И вообще, спокойно тут. Жить можно.
– Я вот слушаю тебя, – проговорила Марго, – и как будто страшный сон смотрю…
– И что во мне страшного? – удивился студент.
– В тебе – ничего. А все, что вокруг, – страшно. И мы торчим посреди всего этого…
– Не пойму, у тебя сегодня настроение плохое?
– А у тебя – хорошее?
– Не знаю… обыкновенное. Вообще рад, что тебя вижу. А ты – нет?
– Да рада я, рада… как-то не так этот разговор представляла.
– А как? Объясни!
– Ну, думала, соберемся вместе… Подумаем, как остальных собрать… Потом что-нибудь решим. А вместо этого слушаю, как ты меня в город счастья жить зовешь…
– Ну, извини, не знал, что у тебя этого счастья и так хватает.
– Да нет у меня никакого счастья! – воскликнула Марго. – И не будет, пока я тут, ясно?
– Ясно, ясно… – Эдик даже вжал голову в плечи. – Я же тебе и предлагал – давай соберемся, давай обсудим – разве я против?
Марго некоторое время молчала, сжав губы.
– Слушай, зайчик, а ты как меня нашел?
– Искал и нашел, – пожал плечами Эдик. – Долго рассказывать.
– Может, ты и остальных так найдешь?
– И остальных искал. Но вышел только на тебя. Похоже, только ты из нас всех на легальном положении. Остальные так и бродяжничают. Если живы, конечно…
– Ты не останавливайся, ищи дальше, ладно? А по поводу встретиться – я подумаю. Встретимся, конечно, только не знаю когда. У меня здесь тоже проблем хватает, понимаешь ведь?
Эдик с готовностью кивнул.
– Так вот, – продолжала Марго. – Ты все-таки подумай, как нам быть. Ты же умный, правда? И я подумаю. Тебе можно будет еще раз вот так… э-э… позвонить?
– Конечно, когда хочешь! Я все время на месте, меня темные далеко от дома не отпускают.
– Вот и хорошо. Будь на месте. Чует мое сердце, мы встретимся гораздо раньше, чем я думаю.
Выходя из каморки, Марго сунула Тэнчу еще пару монет и строго сказала:
– Никому ни слова! Ни-ко-му!!!
* * *
Еще днем Петрович заметил, как приехавший с патрулем начальник заставы толкует о чем-то с Туфом, причем оба как-то многозначительно поглядывали на него, Петровича.
Впрочем, никакого разговора пока не состоялось. У главного сторожевика накопилось слишком много текущих дел на заставе, и все свое время он посвящал только им.
Лишь вечером, когда строения и заборы окутали серые сумерки, командир зашел к Петровичу под навес. Запросто присел на перевернутый бочонок и вытянул уставшие ноги. Туф тоже пришел с ним, он встал рядом, прислонившись к столбу.
Петрович привстал с кровати, слегка смущенный визитом. Начальник заставы был немолод – пожалуй, старше самого Петровича. У него были большие покатые плечи, тяжеловатые движения и медленное шумное дыхание, словно у притомившегося атлета.
При этом в нем чувствовалась какая-то мощь – и внутренняя, и физическая. Не та телесная сила, которая бывает у здорового, тренированного человека, а именно мощь. Как у быка. Или трактора.
– Странные вещи я слышу, муммо, – без вступлений проговорил начальник, глядя на небо за кромкой забора. – Говорят, что ты тут моей заставой командовал почище любого гвардейского капитана…
– Да нет, особо не командовал… – Петрович неуютно повел плечами. – Так, просто показал мужикам, где что творится. Слышь, они ж у ворот столпились и даже не видели, что…
– Да нет, не «просто», – чуть усмехнулся начальник. – Есть вещи, которые просто так не сделаешь. Верно, Туф?
Сторожевик с готовностью закивал.
– Все так, редре! Не всякий опытный солдат в такой суматохе сообразит, что к чему.
Петрович заерзал на своей кровати. Интонация разговора все меньше ему нравилась. Его словно подозревали в чем-то.
– А что ж было делать? – проговорил он наконец. – Сидеть и ждать, пока они вашу деревню спалят? Чем мог, тем помог, слышь? Извините, если что не так сделал…
– Нет-нет, все так, молодец. Мне только вот что неясно. Непростой ты муммо, что-то в тебе есть непонятное. А мне не нравится, когда рядом непонятные люди. Может, ты что-то про себя утаил? Признайся – тебя полиция ищет или Академия?
– Все я рассказал. И никто меня не ищет, – сердито ответил Петрович. – А вашим балбесам что ни расскажи, только на смех поднимают. За дурака меня держат, за клоуна.
– Это правда, Туф? – обратился начальник к сторожевику. – Рассказывал он о себе?
– Да чего-то нес, какие-то небылицы, – отмахнулся было Туф, но было видно, что эта беззаботность дается ему уже с трудом.
– Ну, теперь расскажи мне, – начальник развернулся всем корпусом к Петровичу. – Я не посмеюсь, выслушаю по-серьезному. Обещаю.
Петрович не был готов ни к каким рассказам и воспоминаниям и даже не знал, с чего начать. С минуту он лишь растерянно моргал и силился выдавить хоть звук.
– Да чего тут рассказывать! – он рубанул воздух ладонью. – Прожил жизнь, кой-чего повидал, а кой-чему и научился. Вот и весь рассказ.
– Но ты в самом деле знаком с воинской наукой?
– Ну, знаком, и что? У нас там все знакомы – одни больше, другие меньше.
– Где же научился? Служил в гвардии, воевал?
– Нет, не воевал. И никакой гвардии не знаю. Слышь, если так охота, потом расскажу. А сейчас не хочу, а то опять скажете, что я огород горожу. – Петрович отвернулся и уперся взглядом в стену.
Начальник выдержал небольшую паузу, затем протяжно вздохнул.
– Жаль, что ты такой неразговорчивый, муммо. А я уж думал, может, в патруль тебя зачислить? Люди тут говорят, ты и стреляешь отменно…
– Как научили, так и стреляю. Дело нехитрое. А вот, слышь, ты только не обижайся, а ружья ваши – говно!
– Почему? – удивился командир.
– А потому! Что это за стрельба такая – как бык поссал. Там же пуля должна быть тяжелая! И чтоб давление в стволе ее толкало. Тогда будет и точность, и убойная сила. А ваши пукалки только углями плюются.
– Давление? – у начальника удивленно поднялись брови. – Так давление ствол порвет. А не порвет, так раздует. Чтоб ствол выдержал, ему нужны стенки толщиной в ладонь!
– А вот это правильно! Потому что оружие надо из нормальной стали делать, а не из консервных банок скручивать. И вообще, неудобно все, ненадежно, все пальцы отобьешь, пока один раз стрельнешь.
– Может, подскажешь, как правильно? – начальник обменялся насмешливым взглядом с Туфом. – Как вас там учили, а ну-ка!
– А что, и подскажу, – Петрович возбужденно потер ладонями о коленки. – Дайте, на чем рисовать.
Через минуту он уже вовсю водил угольным карандашом по обрывку бумаги, увлеченно рассказывая про курки, капсюли, боевые пружины, шептала и спусковые тяги. Начальник слушал, озадаченно почесывая лоб, Туф вытянул шею и таращил удивленные глаза.
Наконец главный сторожевик взял импровизированный чертеж в руки и внимательно его рассмотрел, заглянув даже на оборотную сторону, где ничего не было. Изумленно покачал головой.
– Толково разъяснил, – пробормотал он. – Это ты сам придумал?
– Не сам, все до меня придумано.
– И нарисовал грамотно. Ты мастеровым, что ли, раньше был, лудильщиком, слесарем?
– Бери выше! – усмехнулся Петрович. – У меня таких мастеровых целая бригада работала!
– Работа, конечно, тонкая, – начальник продолжал разглядывать рисунок, – и дорогая. И как такую пружину сделать, чтоб через день не сломалась…
– Уметь надо, – развел руками Петрович. – И науки знать. Пружинная сталь – она разная, для всякого случая своя. Вот здесь, полагаю, рессорка обычная подойдет, шестьдесят пятая марка, к примеру…
– Муммо, может, ты скажешь, что в Академии учился! – весело воскликнул Туф.
– Нет, до академий не дошел, но кой-чего умею.
– Я вот чего не пойму… Эта штука, которую ты нарисовал, она на самом деле где-то есть? Ты ее в руках держал? Или это так, вольное сочинение столичных магистров?
– Конечно, держал! – с некоторой обидой откликнулся Петрович. – И держал, и стрелял! Из нарезного с двухсот шагов кабанчика сбивал, бывало.
– С двухсот шагов? – начальник как-то странно на него посмотрел, а Туф вдруг фыркнул, но тут же затих.
– А что такого? Есть, которые и на всю тысячу бьют. И не только бьют, но и насквозь пробивают, не то что ваши сморкалки…