Считала она.
— Понимаешь, он не любит говорить о своей работе. Когда мы вместе, он предпочитает жить только частной жизнью, — поясняла Беата.
Почти все предложения, в которых речь шла о Джо (то есть почти все предложения Беаты), начинались словом: «Понимаешь…» И каждое предложение должно было прояснить тот или иной сомнительный факт, связанный с Джо, таким образом, чтобы извлечь из него нечто положительное для Джо, а значит, и нечто лестное для нее, нечто, свидетельствующее о том, какой он классный парень, или даже о его любви к ней.
Катрин познакомилась с Беатой три года назад в автошколе. Та сидела рядом с ней, не проявляла ни малейшего интереса к занятиям (это понравилось Катрин) и только что заново влюбилась (это понравилось Катрин меньше). Через три часа Катрин уже вполне могла бы сдать теоретический экзамен по Джо. Она знала все о первых трех неделях романа Беаты с ним, все его технические характеристики — тип и модель, грузоподъемность, мощность, недостатки тормозной системы и подвески.
Беата подцепила его в баре. Он завис там после очередного концерта. У него в тот момент были серьезные проблемы с жильем: его тогдашняя любовница выставила его за дверь. Беата завалилась в бар с тремя подругами, две из которых умирали от скуки в законном браке, а третья в гражданском, то есть все трое жаждали приключений. Беата, напротив, искала чего-нибудь «долгоиграющего», необязательно на всю жизнь, но с более отчетливым видом на будущее, чем это было с ее предыдущими мужчинами.
Они уже почти три часа умилялись на Джо, который тихо сидел себе и курил один косяк за другим (чтобы справиться со своей жилищной проблемой). Вот только волосы ему не мешало бы немного подстричь, единодушно решили они. Его кудри слегка запылились, поскольку в своей горестно-согбенной позе он невольно подметал ими пол. С другой стороны, без своей субкультурной палубной швабры на голове он выглядел бы безжалостно скальпированным.
Когда он угостил их текилой, все четыре женских сердца застучали еще громче. А сердце Беаты — громче всех: Джо смотрел только на нее. («Потому что, в отличие от подруг, она жила одна», — подумала Катрин.)
В награду за его сосредоточенность на ней она позволила ему переночевать у нее.
— Понимаешь, Джо выглядит, конечно, немного странно, но он ведь как-никак музыкант, в каком-то смысле художник, — рассказывала Беата Катрин после той ночи. — К тому же он очень чистоплотный, у него даже была с собой зубная щетка…
— Ты что, в первую же ночь с ним переспала? — спросила Катрин.
— Понимаешь, мы, собственно, и не собирались спать вместе, это получилось как-то неожиданно. Джо вообще большой импровизатор, — ответила Беата, хихикая.
Все продолжалось в том же духе около трех лет. Только Беата все реже и реже становилась темой импровизаций Джо. Это была одна из тех односторонних любовных историй, которые отличаются полным отсутствием всякого присутствия, стирающим грань между иллюзией всего и надеждой на многое. Во всяком случае, у Беаты. Потому что Джо как раз и был одним из отсутствующих звеньев.
Среди того немногого, что Беата узнала о Джо, были пять прыжков в сторону.
— Понимаешь, — говорила она Катрин, — он и сам не замечает, как вляпывается в эти истории, просто он — эмоциональная натура. Но для него все эти отношения не имеют никакого значения. Он говорит, что любит только меня…
При этих словах мужество обычно покидало ее, уступая место слезам.
А иногда она говорила:
— Понимаешь, он не рассматривает это как измену, иначе бы он попытался скрыть от меня свои похождения. Но он не делает этого. Потому что любит меня.
В этой версии дело тоже редко обходилось без слез. И у Катрин наконец появлялась возможность сказать:
— Так, может, тебе лучше его бросить?
Бессмысленный вопрос, потому что Беата не «бросала» — «бросали» ее.