Официант забирает тарелки, и мы заказываем кофе. Сэм продолжает изучать меня. Я хочу еще порасспросить его об Уиллоу, но не успеваю.
— Поппи, давайте сменим тему. Можно я что-то скажу вам? Как друг.
— Мы друзья? — с сомнением спрашиваю я.
— Ну, тогда как сторонний наблюдатель.
Прекрасно. От разговора об Уиллоу он увильнул, а теперь собирается выдать речь о том, почему не следует красть телефоны?
— Ладно, дерзайте.
Сэм берет чайную ложку, словно собирается с мыслями, а потом кладет ее обратно на стол.
— Безусловно, это не мое дело. Я никогда не был женат. И не знаком с вашим женихом. И не знаю, какая у вас ситуация.
К моему лицу почему-то приливает кровь.
— Нет. Не знаете. И потому…
Он продолжает, не слушая меня:
— Но мне кажется, вы не можете —
Издать восклицание. Сменить тему. Проявить нездоровое любопытство. Рассказать о еще более ужасной катастрофе, в которую попала тетушка друга его друзей.
Одна девушка разразилась слезами. Я смотрела, как она всхлипывает, и искала для нее бумажный носовой платок.
Но… странно как-то. Никакой неловкости не возникло. Сэм не отвел взгляда. Не стал прочищать горло, ловить ртом воздух или заговаривать о другом.
— Оба одновременно? — наконец тихо спрашивает он.
— Мама умерла на месте. А отец на следующий день, — горько улыбаюсь я. — Но я не попрощалась с ним. Он не пришел в сознание.
Я давно поняла, что улыбка — единственный способ сохранить самообладание при таких беседах.
Официант приносит кофе, и несколько мгновений мы молчим.
— Мне очень, очень жаль.
— Я пережила это. — Голос у меня спокойный. — Мы стали жить с дядей, он стоматолог, а тетя — ассистентка стоматолога. Они воспитали нас — меня и моих младших братьев. Так что… у меня все хорошо. Все хорошо.
Стараясь избежать его взгляда, помешиваю капучино и отпиваю глоток.
— Это многое объясняет, — наконец говорит Сэм.
Его сочувствие невыносимо. Я не способна выносить ничье сочувствие.
— Ничего это не объясняет, — отрезаю я. — Это случилось много лет назад. Все в прошлом, я взрослая и справилась с этим, понятно? Так что вы не правы.
— Это объясняет, почему вы придаете такое значение зубам.
— О.
Туше.
— Да, я хорошо знаю об уходе за зубами.
Сэм вгрызается в печенье, я пью капучино.
Через минуту-другую создается впечатление, будто мы подошли к логическому концу, и я жду, что Сэм попросит счет, но он неожиданно говорит:
— Мой друг потерял мать, когда мы с ним учились в колледже. Я многие ночи разговаривал с ним. Ночи напролет. Знаю, каково это. Это нельзя пережить. И нет никакой разницы, «взрослая» вы или нет.
Не предполагалось, что он снова заговорит об этом. Многие быстренько и с облегчением меняют тему.
— А я пережила, — жизнерадостно говорю я. — И обо всем забыла.
Сэм кивает, словно мои слова не удивляют его.
— Да, именно так он и говорил. Другим людям. Знаю, вам приходится это делать… Вы умеете держаться, но это трудно.
Улыбайся. Продолжай улыбаться. Не встречайся с ним взглядом.
И неожиданно к глазам подступают жаркие слезы. Черт. Черт. Такого не случалось долгие годы.
— Не смотрите на меня так, — яростно бормочу я и пялюсь в стол.
— Как «так»? — тревожится Сэм.
— Так, будто вы все понимаете. Прекратите. Просто прекратите.