Эти пацаны, которым жить да жить, с восторгом умерли за своего фюрера, за неправое дело. Они умерли, наверняка зная, что война уже проиграна, и что фашистскую Германию не спасет уже никто и ничто. И точно так же умирали наши мальчишки — умирали за Сталина, за советскую Родину. Они, эти несмышленыши, были еще слишком молоды, чтобы понять умом и нутром глубинное значение слов «род, народ, Родина», — это понимание приходит позже, с опытом и взрослением, — им было достаточно красивой идеи и фигуры вождя, перед которым можно преклоняться и с радостью идти туда, куда он укажет. Молодежь — это податливая мягкая глина, из которой вожди лепят все, что им заблагорассудится, воспитывая молодежь в духе преданности фатерланду и себе лично. Великие вожди очень хорошо владеют искусством художественной лепки, но вот найдется ли когда-нибудь такой величайший вождь, который сумеет вылепить новых людей, свободных от зависти, жадности, лжи, подлости и злобы? Или это уже дело не вождя, каким бы великим он ни был, а самих людей? А если не людей, то чье это дело — Бога? Но почему тогда Господь, сотворивший род людской, создал людей такими несовершенными? Или это ошибка Создателя? А если это ошибка Бога, то кто и как будет ее исправлять?».
— О чем задумался, Павел Михайлович? — услышал он голос Прошкина. — О том, сколько нам еще ехать до Берлина? Доедем, не сомневайся. Немец пошел уже не тот, что в сорок первом, — слаб стал на все места. Хороший огонь из всех видов оружия плюс морозец — и фриц поплыл косяком, поднимая руки в гору. «Гитлер капут, Иван — гут!» — сам, небось, слышал.
— Слышал, Георгий Николаевич, — ответил Павел. — Ты прав: наступили приятные сердцу времена.
Русского солдата мало убить, его надо еще и повалить
Фридрих II, король Пруссии
Первого февраля сорок пятого года подвижный передовой отряд, пройдя от берегов Вислы всего за восемнадцать дней около пятисот километров, вышел на правый берег Одера, захватив мимоходом деревню Кунерсдорф. Деревня была маленькой, ее можно было бы даже назвать деревушкой, если бы это слово подходило к буколическому европейскому населенному пункту с аккуратными домиками, не задетыми войной. Большинству солдат дивизиона название этой деревни не говорило ни о чем — так, очередной «дорф», — но Павел Дементьев знал, что место это историческое. Именно здесь первого августа 1759 года, в ходе Семилетней войны, русские войска под командованием генерал-аншефа Петра Салтыкова наголову разгромили прусскую армию воинственного короля Фридриха II, нещадно бившего в хвост и в гриву австрийцев и французов и оставшегося в истории под именем «Фридрих дер Гроссе» — Фридрих Великий. Величие знаменитого полководца изрядно поблекло под Кунерсдорфом, и вот теперь, без малого два века спустя, потомки елизаветинских солдат вернулись на берега Одера, чтобы сбить спесь с потомков Зейдлица и его кирасир.
Глядя на поля и холмы, окружавшие Кунерсдорф, Павел испытывал очень странное чувство, схожее с тем, что он испытал в Приднестровье, на месте Брусиловского прорыва. И поэтому он даже не удивился, когда, взглянув на своего ординарца, увидел вдруг у него на плече не автомат ППШ, а старинную фузею с трехгранным штыком. И не солдатская шапка-ушанка была на голове Василия Полеводина, а черная треуголка из тех, что носили русские солдаты восемнадцатого века. Преобразившийся Полеводин стоял рядом с Дементьевым и смотрел на холмы и поля, окружавшие Кунерсдорф. Взгляд у солдата был отрешенным, хотя Павел был больше чем уверен, что никто, в том числе и сам Василий, не замечают изменений в одежде и внешности ординарца.
— О чем задумался, Вася? — спросил Павел.