– Я проанализировал данные. Ошибка могла быть только в номере счета. Достаточно длинный набор цифр. Конечно, можно перепутать хоть одну и тогда наш взлом не имел бы смысла. Во избежание подобных проблем я слил всю базу данных по счетам. Вы сами можете проверить, Саймон.
– Да? – он кажется немного оглушенным.
Вот теперь он настоящий. Картонная физиономия, бездумно глядящая перед собой.
– У вас в компьютере, – очень хочется улыбнуться, но я сдерживаюсь, как могу, – в папке «Банк» лежит полная база по счетам Национального кредитного банка Каймановых островов.
– Вот как, – он шевелит мышкой, щелкает, смотрит в дисплей долгим напряженным взглядом.
И приходит в себя, улыбается мне отработанной годами упражнений улыбкой энергичного менеджера:
– Ах, Алекс! – качает головой. – Вы опасный человек. И предусмотрительный!
– Мне показалось, что повторный взлом, если ошибка выяснится, может привлечь ненужное внимание, – скромность моя не знает границ.
Пэррис вынимает из ящика стола пухлый конверт и протягивает мне:
– Ваши премиальные, Алекс.
Принимаю хрустящий купюрами конверт.
– Приятно работать с вами, – он тянет через стол ладонь.
– С вами тоже, Саймон, – прячу конверт в карман и жму его руку.
Он еще не знает, что провокация с записью моих действий не удалась. Но даже если узнает, уверен, мои ставки только повысятся. Вор, способный не оставлять отпечатков даже на попавшей под пальцы копировальной бумаге, нужен всем.
7
Экспресс «Eurostar» мягко замедляет ход, и за окном уже не летят – ползут дома. Париж. Всего два с половиной часа на скорости почти в триста километров в час. Пронизывающие пространство скоростные поезда сделали старушку Европу тесной и скучной. Хотя, если бы у нас в Советском Союзе ходили такие тихоходы, до Ленинграда приходилось бы добираться часов пять, тогда как наши «Сапсаны» долетают за час сорок.
Пока я пытаюсь поймать за окном контраст между двумя вечно враждовавшими цивилизациями, разделенными Ла-Маншем, поезд накрывает арка вокзального причала Gare du Nord. Пассажиры торопятся к выходу, и, подхватив сумку с ноутбуком, я двигаюсь за ними. Открывшиеся двери впускают пряный, чуть дымный аромат столицы французской революции.
Выхожу из вокзала на бывшую площадь Наполеона Третьего, теперь имени Удея Саддама Хусейна ат-Тикрити, погибшего в Китае старшего сына всемирного диктатора. В центре площади танки развернуты стволами в разные стороны – типичный для оккупационных сил блокпост. Рядом с танками укрепления из мешков. Водители авто аккуратно объезжают мешки. Видно, что привыкли к оккупации. Жизнь идет своим чередом, и я с удивлением замечаю, что толпа у вокзала состоит в основном из туристов, изъясняющихся между собой на разных языках, будто никакой войны для них и не существует. И презрение переполняет меня к ним. Как можно думать о развлечениях, когда твоя родина оккупирована врагом?
Таксисты, в основном арабы, машут мне руками, предлагая прокатиться именно в его автомобиле. Подхожу к скромно ковыряющему зубочисткой во рту европейцу с большим носом и грустными глазами:
– Монмартр, кафе «Мамаша Пино» знаете?
Он вынимает зубочистку изо рта, смотрит на меня, мелко моргая:
– Знаю.
– Прекрасно. Поехали?
Водитель флегматично кивает, и я занимаю заднее сиденье такси. Он протирает аккуратно зеркала и только после этого опускается на свое место, щелкает дверцей.
Такси выкатывается неспешно со стоянки, водитель поглядывает на меня в зеркало заднего вида, спрашивает, наконец:
– Первый раз в Париже?
– Первый, – объясняться не тороплюсь.
Открываю сумку, запускаю руку внутрь, поворачиваю к глазам данную мне Пэррисом фотографию.