Справа слышится сдвоенный выстрел, и краем глаза я ловлю погасший квадратик камеры слежения южного крыла на дисплее. Шульц уже рядом. Как только чемодан исчезает в люке, я выскальзываю в шахту и дергаю на себя блокирующую дверь швабру. Створка с лязгом захлопывается. И в тот же момент в южном крыле под выстрелом гаснет видеокамера.
Швабра летит в темень шахты, щелкает о стенки, дребезжит в подвале. Подтягиваюсь, тянусь изо всех сил, Лиза помогает мне, сидя на коленях, и я, наконец, повисаю на расставленных локтях в люке:
– Поеха-ли, – хриплю, – на самый… верх…
Лиза толчком выбрасывает блокирующую дверь лифта швабру, оставленную Камалом, и нажимает кнопку пентхауса. Лифт обыденно брякает, сжимает пластины дверей и мягко трогается. Вишу, болтая ногами над пропастью, и счастливо улыбаюсь красивой девушке. И она улыбается мне.
Вот оно – счастье.
20
Лифт выпускает нас в стеклянную галерею пентхауса, и, оказавшись внезапно перед нацеленными в меня окнами соседних домов, падаю на колени. Я знаю, что меня сейчас поймали в прицел несколько полицейских снайперов. И знаю, что они не выстрелят. Но открытое любой пуле пространство рвет нервы. И я, почти на четвереньках, прячусь за соседней дверью комнаты для переговоров.
Закрываю спешно жалюзи на стеклянных стенах, и комната погружается в полумрак. Девушка закрывает за собой дверь, останавливается, прислонившись спиной к двери, и глаза ее странно мерцают в полутьме драгоценными камнями. Ее взгляд смущает меня. Кажется, она готова, по совокупности сделанных мною проколов, выдающих во мне дилетанта, уличить меня во лжи, и я говорю, чтобы предупредить ее слова:
– Там снайперы. А хуже того – телевизионщики. Нам это совсем ни к чему.
Она молчит. Только глаза светятся в полумраке. И я смотрю в них, зачарованный…
– Алекс, – оживает внезапно рация. – Алекс, ответь.
Это Камал. Его голос мгновенно отрезвляет. Взгляд на дисплей. Камеры четвертого этажа передают унылую пустоту лестничных пролетов и коридоров. Значит, Камал и Шульц еще не прошли там.
– Алекс, ответь, – повторяет рация.
Отмалчиваться бессмысленно. Он знает, что я в здании. И пока медлит с преследованием. Может быть, скажет что-то ценное, что позволит мне предугадать его действия.
Поднимаю пластиковую коробочку рации к губам, жму тангенту:
– Слушаю тебя, Камал.
– Прими мои комплименты, Алекс, – неожиданно говорит он. – Ты очень неплох.
Вот как. Впрочем, Камал настолько многогранен, что изумляться его поступкам – мое непрекращающееся состояние. И восхищение остротой его ума, несмотря на то что мы враги – искреннее.
– От всего сердца, Камал, прими мои комплименты в свой адрес тоже. Ты действительно – совершенство.
– Скромность, в отличие от милосердия, все же относится к моим добродетелям, – усмехается он. – Позволь мне усомниться в искренности твоих слов.
Зачем он мне это говорит? Зачем он вообще вышел на связь?
– Не думаю, что тебе есть чего стыдиться, Камал, – говорю искренне. – Твой план безупречен.
– Был, – замечает он. – Пока ты не вмешался.
– Мне кажется, мое вмешательство не намного испортило его.
Все же… к чему этот разговор. Отвлечь внимание? Бегло проглядываю камеры видеонаблюдения. На четвертый этаж они еще не поднимались. На первом их нет. Они, по-видимому, еще на втором – камера комнаты службы безопасности уже отключена, и я не вижу, где они могут находиться.
– Не намного. Но существенно. У меня на самом деле всего один вопрос к тебе, Алекс. Ответишь?
– Как смогу, – отвечаю уклончиво.
– Я облегчу тебе задачу, и в моем вопросе будет два варианта ответа. Ты спас эту девчонку, потому что любишь ее?
Лиза слышит каждое слово.