Солнце невысоко поднялось над горизонтом, но успело жарко нагреть землю и неподвижный воздух: ни малейшего ветерка, ни клочка тени на всей длинной раскалённой дороге.
— Карр…— хриплый крик в тишине раздался особенно резко. — Карр!
Две вороны описали широкий круг над неподвижным телом. Ещё круг — ниже, ближе…
— Карр…— опять прокаркала одна.
— Карр…— отозвалась другая. И, точно договорившись, они разом опустились на землю.
Не шевелится. Похоже на труп, но всё же осторожность не мешает. И боком, боком, подскакивая, любопытно вытянув шеи, птицы начали подбираться к голове собаки. Глаза — самое лакомое, с этого хорошо и начать. Но вид даже неподвижной собаки внушал серым бандитам нерешительность: не так-то просто вплотную подскакать к оскаленной морде.
— Карр, карр, — подбадривали друг друга вороны. Теперь они находились уже в нескольких шагах от собаки. Склонив головы набок, они испытующе оценивали будущий обед и поглядывали друг на друга; каждой хотелось оказаться первой, но не надёжнее ли уступить первую очередь, посмотреть, как оно получится.
— Бабушка, — раздался вдруг детский голос, такой звонкий, что вороны вздрогнули и одновременно обернулись, нов воздух пока не поднялись. — Бабушка, собака какая большая, чего это она так лежит? Она спит? Да?
В увлечении вороны не заметили, что на дороге появились старушка и девочка лет шести. Старуха шла медленно, опираясь на палку. Девочка тоже устала, но, увидев собаку, оживилась.
— Какое спит, похоже, мёртвая она, — отозвалась старуха и остановилась. — Кши, проклятые, вот уж проведали, глаза хотят выклевать.
— Бабушка, как глаза? Я прогоню, не дам такую хорошую собаку обижать.
И девочка живо замахала руками.
— Вот я вас! Уходите!
Вороны неохотно взлетели и опустились немного подальше. Ну что же: эти двое тут надолго не останутся. Можно и подождать.
— Собачка! — грустно повторила девочка. — Бабушка, она пить хочет!
— Пойдём, Машенька, — отозвалась старуха. — Пойдём, нам ещё далеко, а ей уж теперь пить не захочется.
— Нет, хочется, — упрямо проговорила девочка. Нагнувшись, она зачерпнула руками воду из арыка и вылила на голову Джумбо.
— Пей же, — повторила она. — У тебя даже язык сухой. — И новая пригоршня воды вылилась на зажатый в оскаленных зубах язык. Девочка, увлекаясь, черпала всё новые пригоршни воды и вдруг воскликнула: — Бабушка, она смотрит! Посмотрела на меня!
Старуха подошла ближе, опираясь на клюку, нагнулась.
— Смотрит, дочка, — проговорила она. — Видно, и правда напиться ей, бедной, надо. И кто такого хорошего пса на жалкую смерть покинул? Совести у человека не было!
Джумбо, действительно, открыл глаза, и взгляд их становился всё более сознательным. Вода арыка освежила его, он слабо шевельнулся, поднял голову, взглянул на девочку.
— Пей! — ласково сказала она и подставила ему полную пригоршню.
С трудом сгибая израненную одеревеневшую шею, пёс протянул морду и сделал несколько слабых глотков. Горло распухло и страшно болело, вода проходила с трудом, но она проходила, и это было, возвращение к жизни. Он пил по капельке, язык его увлажнился, глаза посветлели, пёс взглянул на девочку и слабо шевельнул хвостом: поблагодарил.
— Карр, — злобно и разочарованно каркнула одна ворона и поднялась в воздух. Ясно, обед не состоялся.
— Карр, — отозвалась другая ворона, также снимаясь с места.
Старуха погрозила им палкой.
— Летите, бессовестные, на живого пса собрались. Машенька, дай ему лепёшки кусок, небось, голодный.
А Джумбо всё больше приходил в себя. Он признательно махнул хвостом, но от лепёшки отказался: еда в распухшее горло не проходила. Вот он поднял голову и медленно, чуть шевелясь, совсем сполз в арык. Теперь можно было напиться вволю. Густая шерсть пропиталась водой, это тоже доставило большое облегчение.