А когда я, оценивая итоги домашнего задания, заметил ей, что команды следует произносить выразительнее, меняя громкость и тон в зависимости от ситуации, и порекомендовал упражнения перед зеркалом, пунктуальная женщина, несмотря на занятость, честно выкраивала каждый вечер еще по четверти часа, отправляла горничную с Байкалом на прогулку (чтобы не травмировать собачью психику), а сама в голос кричала, рычала и шипела на свое отражение, добиваясь необходимой убедительности. Зато через три дня по этой части у меня не осталось ни малейшей к ней претензии.
Разные бывали у меня клиенты, в том числе и такие, кто по многолетней привычке начальствовать подавал команды собаке тем же ровным и бесстрастным голосом, что и приказания своим подчиненным по службе. Давно сложившийся стереотип в дозировании наружного проявления эмоций взрослому человеку преодолеть очень трудно. И «разговор с зеркалом» для этого – лучшая форма аутотренинга. Но изо всех одна только фрау Лола вырабатывала правильные интонации указанным способом вне моего контроля. Другим то ли неудобно было лицедействовать наедине с собой, то ли несолидно, либо они считали, что обойдутся и так, однако же из-за недостаточной предварительной подготовленности у них и дрессировка впоследствии шла не в пример корявее.
Рассказывать о том, как продвигалось обучение Байкала послушанию и следовой работе, в общем-то ни к чему. Все получалось вполне обыкновенно, не лучше и не хуже, чем с любой другой умной, своевольной и довольно-таки распущенной собакой. Обоняние, конечно, у него было отменное, куда острее, нежели у среднестатистической немецкой овчарки. Потому давность следа пришлось увеличивать очень быстро. Но вот что упомянуть стоит особо. Поскольку мне, как выяснилось, предстояло в недалеком времени растравливать Байкала на себя, вскоре пришлось резко ограничить мои с ним непосредственные контакты. Более того, когда пес пытался меня поприветствовать при встрече либо привлечь к себе внимание, я делал вид, что в упор его не вижу. Лайчук воспринял изменение моего поведения несколько растерянно, а потом стал относиться ко мне с каким-то сомнением, как к пришибленному из-за угла пыльным мешком. Даже после начала занятий по защите сомнения эти все никак не выливались в открытую враждебность, а надолго застряли в стадии серьезных подозрений насчет благонадежности, и лютой ненавистью это обернулось еще ох как не сразу.
Впрочем, печальная повесть об испорченных между мною и Байкалом отношениях заслуживает более подробного изложения.
Сам по себе «дикая звер» к людям был настроен крайне дружелюбно и ласково. Кусать меня он решился только после довольно длительной выдержки на голодной диете, когда я стал забирать у него буквально изо рта выданную ради такого случая большую и аппетитную кость. Причем удовлетворительную по силе хватку мне удалось вызвать, лишь назойливо подщипывая Байкала при каждом удобном случае за гачи и пах. Хватка у него была от природы самая что ни на есть лаячья – быстрая, режущая, но мелкая и непродолжительная. Со временем он приучился захватывать дрессировочный рукав или же защитную манжетку глубже, с трепком, но все равно не полной пастью, так что на занятия с ним я брал легкий тонкий рукавчик, предназначенный для растравки щенков.
Вскоре Байкал понял, что в моем присутствии спокойно погрызть косточку все равно не удастся и что лучшим способом обеспечения собственной безопасности, а равно и сохранности ценных продуктов питания является превентивная яростная и продолжительная атака на меня, покуда я, после борьбы, не покину, хромая и стеная, поле брани или не замру, в бессилии раскинувшись на земле.