Убранство незнакомки дополнял висевший на голом плече короткий автомат неизвестной Александру марки.
Только это необыкновенное зрелище помешало ему обратить внимание на разнообразные инструменты, которые держали в руках некоторые из собравшихся.
«Пацаны, что за разборка?» – ошарашенно пробормотал он и тут же получил по зубам каблуком от стоявшего рядом с ним моряка (конкретнее – от меня).
Они вновь услышали на чистом русском, что они грязные животные, слепленные из испражнений гнусных богов тьмы, и прочие, столь же лестные эпитеты, и что за все свои мерзейшие дела должны понести наказание.
Угрозы авторитета, что за них возьмется вся новороссийская братва, были встречены дружным хохотом.
Затем всех участвовавших в изнасиловании оттащили в сторону и незамедлительно принялись наказывать. Чтобы не утомлять читателя, скажу, что их оскопили, выкололи глаза, после чего живьем бросили в яму, которую тут же засыпали.
Крики боли встречались одобрительными возгласами и смехом, а руководила вышеописанным мероприятием женщина с автоматом, под конец не погнушавшаяся взяться за инструмент.
Дама эта, как, наверное, уже догадался читатель, была не кем иным, как вице-командором нашей базы Мидарой Акар. Если учесть, что у себя на родине она была одно время сотрудником тайной полиции, то я врагу бы не пожелал оказаться на месте тех бандитов.
Изнасилованная ими Таисия Иванова была ее близкой (очень близкой) подругой, так что гнев рыжеволосой чертовки был вполне объясним.
И до сих пор Сашок откровенно мандражирует при виде четвертого вице-командора (по его доверительному признанию – после особо больших пьянок ему снится Мидара с окровавленными щипцами в руках).
Все это время мысли Сашка метались между версией о том, что он сошел с ума и ему все это чудится в бреду и что их похитили какие-нибудь инопланетяне.
После окончания экзекуции остальным объявили, что они будут проданы в рабство на рудники, но сперва им урежут язык, чтобы не болтали лишнего. Потом, не развязывая, отволокли в помещение без окон, где, приковав наручниками к кольцам на стенах, оставили дожидаться своей участи. По дороге Антонов испытал еще одно потрясение: лагерь, где они оказались, состоявший из нескольких разборных ангаров и больших палаток, расположился на берегу знакомой ему с детства Цемесской бухты, но никаких признаков того, что когда-либо здесь стоял его родной Новороссийск, не было видно…
Как бы там ни было, судьба оказалась достаточно милостива к Антонову, хотя он, наверное, и не заслужил этого.
За четыре месяца до того у нас бесследно исчезла целая флотилия, и именно в те дни истекли последние сроки, отведенные для ее возвращения. Такое бывает – чаще, чем хотелось бы.
И когда потребовалось срочно формировать торговые миссии и экипажи новых судов, выбор пал на него. Из всей банды он был единственным, кто избежал обещанной участи.
Удивительно, но все случившееся с ним, в том числе и чудесное спасение, не заставило его сразу изменить приобретенным в прежней жизни привычкам и наклонностям, о чем свидетельствовали несколько случаев, происшедших на моей памяти.
Первый случай – когда месяца через три после своего зачисления на службу к нам Антонов, как он потом клятвенно заверял – спьяну, «перепутал» барак для женского персонала с борделем. Только вмешательство случайно оказавшегося поблизости колдуна, которого шум и крики оторвали от созерцания звезд, спасло незадачливого гуляку от участи быть растерзанным почти сотней разъяренных фурий и десятком их кавалеров.
Второй – когда он вздумал приставать к одной из дочерей Максимыча, четырнадцатилетней мулатке Алене. За это он в тот же вечер был жестоко избит лично Сато Симодой, обладателем одного из высших данов каратэ. Как выяснилось, по достижении пятнадцати лет Алена предназначалась в жены Симоде, о чем уже давно существовала договоренность между ним и нашим главным кухарем.
Третий случай произошел, уже когда его назначили матросом на мой корабль, в первом рейсе.
В одном из портов, поиздержавшись (думаю, излишне объяснять, куда ушли не столь малые деньги, выдаваемые нам на карманные расходы), он решил добыть их привычным способом: поигрывая мускулами, зажал в углу у надстройки Гришу Алмазова – самого молодого из команды – и с наглой ухмылкой попросил «взаймы».
На всякий случай нашаривая револьвер во внутреннем кармане, я направился к нему, прикидывая, как подоходчивей объяснить, что те, кто нарушают принятые у нас обычаи и правила, рискуют нажить очень крупные неприятности. Однако Ингольф меня опередил.
Подойдя к Антонову сзади, он ухватил его за пояс, без видимых усилий одной рукой поднял оторопевшего амбала, ударом кулака в поддых пресек попытку сопротивления, после чего перевернул вниз головой и, ухватив за ноги, опустил в воду с борта. Подержав так с полминуты, он вытащил Сашка обратно на палубу, сообщив, что в следующий раз продержит его ровно столько, сколько потребуется, чтобы он перестал дышать, после чего отпустит насовсем…
Вспоминая все это, я быстрым шагом приближался к жилищу капитана Ятэра.
На крыльце его дома я столкнулся с выходящим от Ятэра врачом базы Клодом Брезе.
– Как он? – спросил я.
– Плохо. Боюсь, что совсем плохо.
– Что, неужели из-за какого-то обморожения?… – начал было я.
Клод горестно махнул рукой:
– Знаешь, Базиль, как иногда бывает: старая машина вертится, скрипит себе потихоньку, вроде и ничего, а потом – что-то случилось, и все – рассыпалась на части, и не собрать.
– А эликсир?
– Невозможно. Его уже дважды им лечили, так что… – Клод вздохнул.
– И что, ничего нельзя сделать?
– Базиль, ты же знаешь, кто я такой. Может быть, врач из твоего времени и с вашими медицинскими приборами что-нибудь смог бы. А я ведь и во флот поступил из-за того, что считался неудачником.
Подхватив саквояж, лекарь удалился.
Я посмотрел ему вслед. И в самом деле, глупо было возлагать на него какие-то особые надежды. Военный врач с французского, времен Наполеона III, корвета, опрометчиво погнавшегося за странного силуэта парусником, – что он мог? В основном мы лечились у магов.
Я постучал.
– Ну кто там еще по мою душу? – откликнулся слабый голос.
Ятэр-Ятэр лежал на койке, положив поверх одеяла руку, обмотанную до плеча бинтами. Его седая клиновидная борода на лице, обтянутом пергаментно-желтой кожей, была задрана к потолку.
Я понял, что имел в виду Клод, говоря о враз остановившемся механизме, – передо мною была лишь тень прежнего Ятэра. Я ощутил холодок у сердца, ясно осознав, что Ятэр умирает и чуда теперь не произойдет.
– О, и ты пришел – вот спасибо, порадовал старика напоследок! – повернулся он в мою сторону.
Медленно я опустился на табурет рядом с койкой, не зная, что сказать.
– Вот, дружище Васка, – он попытался изобразить что-то похожее на улыбку, – кажется, конец мой подходит. Уже гнить заживо начинаю. Руку, вон, хотят резать – как будто я к предкам с обеими руками не попаду…
– А маги тебя не смотрели?
– Да что колдуны? Пробовали уже однажды, лет сто назад, – не вышло: говорят… это… иммунный я к ихним штучкам.
Значит, надежды не оставалось.
– Ну, что ты загрустил, дружище… – Его слабая рука похлопала меня по запястью. – Мы все будем там… раньше или позже. Чего уж теперь… Это хорошо, что ты пришел. Хотелось напоследок увидеть вас, ребята, – моих капитанов… Сколько вас осталось у меня – на одной руке пальцев хватит, – а ведь сколько было!… Ладно, чтоб не забыть. Когда я умру, все, что у меня есть, будет поделено между вами, моими друзьями…
Слова о том, что он еще проживет долго, застряли у меня в горле.
– Но одну вещь я хочу подарить именно тебе.