Его я не стал срывать, а прошёл дальше в сторону своей опушки.
Так как мне нечего было пока делать, а я почему-то был уверен, что ходить больше никуда сегодня не нужно, я решил потренироваться с выхватыванием Клыка и рассмотреть вариант боя двумя руками.
С первым у меня не возникло никаких проблем, а вот с двуручным боем вышла промашка. Как я ни старался, ничего не получалось. Не выходило у меня выделить какую-то систему, чтобы начинать с ней работать. Были разрозненные связки, но они никак не походили на стройную последовательность действий, которая, как я чувствовал, должна была существовать.
«Видимо, то, чем меня снабдили, не подразумевало такой техники боя», – сделал я вывод и решил испробовать последнюю идею: начал представлять, как бы я стал действовать, чтобы все мои движения были наиболее оптимальны и экономичны. И в тот момент, когда я начал повторять за отработанными в сознании действиями распланированные шаги очередной связки, меня опять вырубило.
На сей раз очнулся я уже глубокой ночью. На это указывал сумрак, царящий кругом. Всё тело затекло и не хотело шевелиться. Когда же я всё-таки смог соображать и подумал о том, сколько же я здесь простоял, то в сознании всплыла цифра – тридцать семь часов.
«Ничего себе!» – изумился я.
Тут меня снова накрыло, но в этот раз я не выпал из реальности, потому что меня накрыло безумным валом сильнейшей боли. Всё тело горело огнём. Его разрывало и кололо. Было такое ощущение, что каждый мой мускул перекручивают и растягивают, стараясь вычислить тот бесконечный предел нагрузок, который он сможет выдержать. Каждую косточку стараются раздробить и собрать вновь. Каждое сухожилие перетирали в студенистое желе и заставляли опять обретать упругость. Для каждого нерва вычисляют тот предел возбуждения, после которого я терял чувствительность или снова обретал её. И это продолжалось долгие два часа.
Когда всё закончилось, я без сил свалился на то место, где стоял. Но я знал, если мне не удастся добраться до живой воды из того небольшого озерца, то следующие несколько часов мне не пережить. Поэтому, пересилив желание лечь и умереть, я, цепляясь за каждый следующий сантиметр поверхности, пополз вперёд.
Впервые с того момента, как я очнулся в своём маленьком дупле, чувство времени отказало мне, и я не знал, сколько длился этот бесконечный путь в две сотни метров.
В конце концов я добрался-таки до озерка и по наитию, еле стянув с себя одежду, скатился в воду.
Так и уснул, находясь в живительной влаге маленького лесного озера.
Пробуждение было необыкновенно бодрым. Я чувствовал себя превосходно, даже не верилось в то, что произошло…
Когда?
«Я спал стандартные шесть часов», – пришло понимание времени, прошедшего с момента моего падения в озеро.
Понежившись в приятной и, как ни странно, тёплой воде ещё несколько минут, я начал выбираться из неё и протянул руку за своей одеждой.
В этот момент с того места, куда я её положил, вылетел маленький верещащий комочек и начал что-то грозно попискивать в мою сторону. Сначала я ничего не понимал, но, сосредоточившись, уловил: Рыкун сердит, и очень.
«Детёныш глупый. Спал на открытом месте. Потом проснулся. Ушёл пить. И заснул. Спал в хорошей воде. Рыкун охранял. Рыкун смелый и сильный. Рыкун отгонял других зверей. Рыкун не спал. Детёныш глупый! – На несколько мгновений писк остановился, но потом возобновился с новой силой. – Приходила прасва. Прасва опасная. Рыкун не хотел умирать. Но Рыкун не ушёл. Он защищал. Но прасва не убила. Она принесла еду. Рыкун удивлён. Прасва всегда убивать Рыкунов. Но эта сказала, что детёныш её. Сказала, детёныш, когда проснётся, захочет есть. И ушла. Потом Рыкун охранял детёныша и еду».
На этом месте осмысленный писк прекратился окончательно, или я просто перестал понимать его. Но вот то, что Рыкун или эта неизвестная прасва правы насчёт еды, я убедился по сильнейшему чувству голода.