Обе женщины просидели за шитьем немало часов; наконец у младшей устали глаза и пальцы и она вся поникла. Небо во второй половине дня заметно потемнело; пошел проливной дождь. Каролину втайне терзала тревога, что Сайкс или Йорк уговорят Мура подождать в Уинбери, пока не пройдет дождь, а он лил все сильнее. Вот уже пробило пять часов, стрелка двинулась дальше, а дождь все не переставал; в ветвях деревьев, осенявших крышу дома, шелестел ветер. Сгущались сумерки, огонь в камине горел багровым пламенем.
– Теперь не прояснится, пока не взойдет луна, – заметила мадемуазель Мур, – значит, брат до тех пор не вернется, да и незачем ему возвращаться. Давай-ка пить кофе, ждать его бесполезно.
– Я устала, можно мне теперь отложить работу?
– Конечно, уже стемнело, и ты все равно не сможешь делать ее как следует. Положи шитье аккуратно в сумочку да пойди на кухню и попроси Сару принести gowter.
– Но ведь шести часов еще нет. Роберт может и приехать.
– Не приедет он, говорю тебе. Я всегда предвижу, как он поступит, уж я знаю своего брата.
Всем известно, как тягостна неопределенность и как горько разочарование. Каролина послушно направилась на кухню. Сара, сидя у стола, шила платье.
– Вас просят принести кофе, – безучастно сказала молодая девушка; она подсела к кухонному столу, склонила голову и замерла.
– Что это вы такая грустная, мисс? Ваша кузина совсем замучила вас работой. Как ей только не стыдно!
– Вовсе нет, Сара! – коротко ответила Каролина.
– Как бы не так. Вот вы готовы заплакать, и все потому, что просидели не сходя с места целый день. И котенок бы затосковал, если бы его держали взаперти.
– Сара, в непогоду ваш хозяин, наверное, задерживается в городе?
– Да, почти всегда. Но только не сегодня.
– Что вы хотите сказать?
– А то, что он уже вернулся. Сама видела минут пять тому назад, когда ходила за водой, как Мёргатройд вел его лошадь во двор. Сейчас он, кажется, в конторе с Джо Скоттом…
– Да вы ошиблись…
– С чего это мне ошибаться? Разве я не знаю его лошадь?
– Но вы не видели его самого?
– Нет, зато слышала его голос. Он говорил Джо Скотту, что уже насчет всего распорядился и не пройдет и недели, как на фабрику прибудут новые машины, и что на этот раз он потребует для их охраны четырех солдат из гарнизона Стилбро.
– Сара, это вы платье шьете?
– Да, хорошо получается?
– Превосходно! Вот что: вы готовьте кофе, а я скрою вам этот рукав. У меня найдется и отделка, – узенькая атласная ленточка подходящего цвета, – я ее вам подарю.
– Вы очень добры, мисс.
– Поторопитесь, милая; но сперва поставьте к огню его туфли, он, конечно, захочет снять сапоги. Вот и он, я слышу его шаги.
– Мисс, да вы не так кроите!
– Верно, верно, но я только еще надрезала, ничего страшного.
Дверь в кухню отворилась, и вошел Мур, промокший и озябший. Каролина оторвалась было от материи, но сейчас же опять склонилась над работой, словно хотела скрыть лицо и придать ему спокойное выражение; однако это ей не удалось, и, когда глаза их встретились, она вся сияла радостью.
– А мы вас уже не ждали, меня уверили, что вы задержитесь.
– Но я обещал вам вернуться пораньше, и уж вы-то, надеюсь, меня ждали?
– Нет, Роберт, и я уже отчаялась, ведь шел такой дождь. Но вы промокли, озябли, скорее переоденьтесь; если вы простудитесь, я… мы все будем виноваты.
– Я не промок, ведь я был в плаще. Все, что мне нужно, – это сухие туфли… До чего же приятен огонь после того, как проедешь несколько миль под дождем и ветром.
Мур стоял рядом с Каролиной у плиты, грелся, наслаждаясь благодатным теплом, и смотрел на медную посуду, блестевшую на полке. Случайно опустив взгляд, он увидел раскрасневшееся личико, обрамленное шелковистыми прядями волос, сияющие от счастья лучистые глаза. Сары в эту минуту в кухне не было – она понесла поднос в гостиную и теперь выслушивала там очередной выговор хозяйки.
Мур положил руку на плечо кузины, наклонился к ней и поцеловал в лоб.
– Ах, – вырвалось у нее, словно этот поцелуй придал ей смелости, – я чувствовала себя такой несчастной, когда думала, что вы не приедете. Зато теперь я счастлива! А вы счастливы, Роберт? Вам приятно возвращаться домой?
– Да, – во всяком случае, сегодня.
– Вы в самом деле не думаете больше о машинах, о делах, о войне?
– Сейчас нет.
– Значит, вам уже не кажется, что ваш домик слишком тесен и беден для вас?
– В эту минуту нет.
– И вас уже не печалит мысль, что богатые и влиятельные люди забыли вас?
– Хватит, Лина. Вы напрасно думаете, что я добиваюсь милостей сильных мира сего. Мне нужны только деньги, прочное положение, успех в делах.
– Вы всего добьетесь своими достоинствами и талантом. Вам суждено стать большим человеком – и вы им станете!
– Если вы говорите от чистого сердца, то укажите мне способ достичь такого благополучия. Впрочем, я и сам знаю этот способ не хуже вас, но выйдет ли что из моих усилий? Боюсь, что нет!.. Мой удел – бедность, невзгоды, банкротство. Жизнь совсем не такая, какой она представляется вам, Лина.
– Но вы такой, каким мне кажетесь.
– Нет, не такой.
– Значит, лучше?
– Гораздо хуже.
– Нет, лучше, я знаю: вы хороший.
– Откуда вам это известно?
– Я вижу это по вашему лицу; и я чувствую, что вы на самом деле такой.
– Вы это чувствуете?
– Да, всем сердцем.
– Вот как! Ваше суждение обо мне, Лина, идет от сердца, а должно бы идти от головы.
– И от головы тоже; и тогда я горжусь вами, Роберт. Вы и не представляете себе, что я о вас думаю!
Смуглое лицо Мура покраснело; легкая улыбка скользнула по его сжатым губам, глаза весело заискрились, но он решительно сдвинул брови.
– Не преувеличивайте моих достоинств, Лина. Мужчины в большинстве случаев порядочные негодяи и весьма далеки от вашего представления о них; я не считаю себя ни выше, ни лучше других.
– А иначе я бы вас не уважала, именно ваша скромность и внушает мне уверенность в ваших достоинствах.
– Уж не льстите ли вы мне?
Он порывисто повернулся к ней и стал внимательно вглядываться в ее лицо, словно стремясь прочесть ее мысли.
Она засмеялась и только мягко уронила «нет», как бы не считая необходимым оправдываться.
– Вам все равно, что я об этом думаю?
– Да…
– Вам так ясны ваши намерения?
– Мне кажется, да.
– А каковы же они, Каролина?
– Высказать то, что у меня на душе, и заставить вас лучше думать о самом себе.
– Убедив меня в том, что моя кузина – мой искренний друг?
– Вот именно; я – ваш искренний друг, Роберт.
– А я… впрочем, время и обстоятельства покажут, кем я смогу стать для вас.
– Надеюсь, не врагом, Роберт?
Мур не успел ответить – в эту минуту Сара и ее хозяйка распахнули дверь в кухню, обе в сильном волнении. Пока мистер Мур беседовал с мисс Хелстоун, у них возник спор относительно cafe au lait[51]. Сара утверждала, что в жизни еще не видела такой бурды и что варить кофе в молоке – это расточать понапрасну дары Божьи; что кофе должно прокипеть в воде, – так уж ему положено. Мадемуазель же утверждала, что это – un breuvage royale[52] и что Сара по серости своей не способна оценить его.
Мур и Каролина перешли в гостиную; Гортензия еще с минуту задержалась на кухне, дав Каролине возможность повторить свой вопрос: «Надеюсь, не врагом, Роберт?», и Муру серьезно ответить ей тоже вопросом: «Возможно ли это?» Затем он сел за стол, усадив Каролину рядом с собой.
Каролина едва слышала полные негодования речи Гортензии; пространные тирады относительно conduite ingigne de cette mechante creature[53] почти не достигали ее ушей, сливаясь со звоном посуды. Роберт вначале посмеивался, затем очень мягко и ласково принялся успокаивать сестру, предлагая ей взять в служанки любую девушку из фабричных работниц; правда, они вряд ли ей подойдут, так как большинство из них не имеет никакого понятия о ведении домашнего хозяйства; дерзкая, своевольная Сара, по всей вероятности, не хуже большинства женщин ее сословия.
Мадемуазель с этим согласилась: по ее мнению, ces paysannes Anglaises etait toutes insupportables[54], и она много отдала бы, чтобы иметь в услужении bonne cuisinifre Anversoise[55] в высоком чепце, короткой юбочке и подобающих служанке скромных сабо, – девушку куда более приятную, чем эта наглая кокетка в пышном платье с оборками и даже без чепца на голове! Сара, не разделяя мнения св. Павла, что «женщине непристойно ходить с непокрытой головой», решительно отказывалась прятать под полотняным или муслиновым чепцом свои пышные золотистые волосы и любила укладывать их в высокую прическу, скрепляя сзади изящным гребнем, а по воскресеньям еще и завивала спереди.