Напоминание о Роберте привело Уолтера Брая в себя. Словно пьяный, он неподвижно всматривался в пустое пространство перед собой, и его рука судорожно стискивала рукоятку меча. Теперь он вздрогнул, покачиваясь вскочил на лошадь и кивнул Роберту, чтобы тот последовал его примеру.
– Лэрд Бэкли! – тихо сказал он. – Ну так, клянусь Богом, он мне поплатится за это!
Когда оба всадника собирались выехать за ворота харчевни, дверь внезапно открылась и на двор высыпала орава парней разбойничьего вида, которые громко требовали хозяина. Брай дал шпоры коню и успел вовремя выехать за ворота, так как дугласовцы узнали его и кинулись припирать ворота, зарычав:
– Это он! Рубите его!
– Ну, мы с вами еще увидимся! – с ироническим смехом ответил стрелок и в несколько секунд скрылся от преследователей.
Доехав с Робертом до рыночной площади, стрелок натянул поводья, пустил лошадь более тихим ходом и сказал Сэррею:
– Вот здесь находится харчевня, которую граф Арран назначил нам для ночевки. Будьте добры, обождите меня там. Если же до утра я не вернусь, то постарайтесь сами найти дорогу в Инч-Магом и дайте графу знать, что Дугласы убили меня.
С этими словами он хотел повернуть лошадь в сторону, но Роберт поскакал за ним и воскликнул:
– Что вы обо мне думаете! Неужели же вы предполагаете, что я способен оставить в минуту опасности своего товарища по путешествию одного? Что вы сделали бы для меня, если бы я был на вашем месте, то я сделаю и для вас!
Стрелок, нетерпеливо покачав головой, сказал:
– Благодарю вас! Но вам не следует помогать мне в том, что я задумал. Ступайте с Богом, мне некогда терять время!
С этими словами он дал лошади шпоры и поехал прочь.
Но Сэррей поскакал за ним следом. Такое приключение было ему по сердцу; ведь дело шло о том, чтобы освободить женщину и наказать дерзких оскорбителей, и, по его понятиям, было бы бесчестно не принять в этом участия.
II
Вдали от города было озеро, поверхность которого заросла камышом. Там находился так называемый «папистский столб», представлявший собой прочный, вбитый в дно железный шест. Он был устроен там мудрой городской полицией Эдинбурга, так как в то время очищающее омовение было в порядке дня и считалось крайне необходимым для ведьм, чародеев, сварливых женщин и упрямых папистов. Кроме того, везде в Европе излюбленным наказанием за преступление против общественной нравственности считалось погружение в воду, и ничто не доставляло достопочтенным гражданам и их женам такого удовольствия, как зрелище погружения какой-нибудь злосчастной ведьмы или бедного католика в глубокую и смрадную лужу. А так как в большинстве случаев подобного рода наказания постигали католиков, то столб и прозвали «папистским столбом». В это озеро сваливали все отбросы и нечистоты города, так что погружение было столь же опасным, сколь и отвратительным.
Несчастных осужденных привязывали к столбу, пока коршуны не расклевывали их тела, если только какая-нибудь сердобольная рука не освобождала их. Но последнее случалось в самых редких случаях, потому что тот, кто однажды стоял у этого столба, считался навеки обесчещенным и прикосновение к нему могло быть только позорным. Смерть была самым счастливым уделом для такого несчастного, потому что ни под одной честной кровлей он не мог бы уже найти себе приют; ему оставалось только скрываться в лесу или же спрятаться у женщины, считавшейся колдуньей. Но и там ему пришлось бы каждую минуту дрожать, чтобы не стать опять жертвой народной ярости.
Всего этого даже и не подозревал Сэррей, когда следовал за стрелком в темноте наступающего вечера.
С холодным и бледным отсветом солнце скрылось за вершиной Корсторфина, и густой туман окутывал пустынное болото. Таинственная тишина нарушалась только неприятным журчанием воды да карканьем воронья, кружившегося над камышами.
Стрелок Брай спрыгнул с коня, привязал поводья к терновому кусту и, вынув из ножен меч, зашагал по обрывистому берегу к тому месту, где стоял папистский столб.
– Кликните меня, если я вам понадоблюсь! – крикнул ему Сэррей. – А пока я побуду здесь и постерегу. Если кто-нибудь появится в виду, я свистну вам. Только смотрите, не осуждайте ее, не выслушав, так как вспомните, что она пострадала от ваших врагов.
Роберт сказал последнюю фразу с легкой дрожью; невольная жуть, которую навеяла на него эта покрытая зловонными испарениями местность, заставила его почувствовать злейшую досаду, что в данном случае дело идет не о спасении Кэт, а об акте мести.
Его слова попали в цель. Брай даже не подумал о том, что Кэт могла быть невиновной; только жажда мести переполняла его сердце.
Он кивнул Сэррею и зашагал вниз по пустынной дороге, по которой обыкновенно ходили только палачи, тогда как народ с обрыва любовался на приведение казни в исполнение.
Сэррей не мог преодолеть любопытства; он подошел к самому краю обрыва и заглянул вниз. Там он увидал колоссальный столб, окруженный стаями коршунов и воронов; что-то копошилось у столба, испуская жалобные стоны. Ужас пробежал по его телу; ведь там была прикована железными цепями слабая женщина, обреченная мучительной смерти, женщина, которая в худшем случае была виновата только в том, что вняла обольстительным словам мужчины.
Какая-то темная тень приблизилась к столбу; послышались шепот и громкий стон радости. Очевидно, женщина, потрясенная боязнью страшной смерти, уверилась в своем спасении и с радостью внимала голосу любимого человека.
Сэррей облегченно вздохнул, но продолжал смотреть, дрожа всем телом от ожидания. Этот возглас доказывал, что прикованная женщина была еще жива и в силах спастись бегством.
Но острый слух Роберта расслышал также и другой шум, словно по земле стучали копыта… Может быть, это ехали дугласовские всадники, чтобы вырвать из рук стрелка его жертву? Ведь Брай говорил: «Если я не вернусь до утра, значит, Дугласы убили меня». Уж не отгадали ли они, куда направился стрелок? Или это только слух обманывал его?
Нет, слух не обманывал Сэррея – от городских ворот двигались какие-то темные тени.
Роберт свистнул, сначала тихо, потом громче и взглянул вниз: столб был пуст – стрелок давно уже развязал веревки и взвалил возлюбленную на свои плечи. Но ему надо было еще минут пять, чтобы взобраться на обрыв, а удары копыт раздавались все громче и громче, и каждая секунда промедления несла с собою вечную гибель.
Сэррей отвязал лошадь стрелка, вскочил на своего коня, которого держал за поводья, и, подъехав к самому краю обрыва, крикнул:
– Дугласовцы! Торопитесь, они приближаются!
Стрелок кряхтел под своей ношей и уже достиг края обрыва. Но вдруг до него донесся радостный рев: всадники заметили и узнали Сэррея и теперь изо всех сил погнали коней, и уже ясно виднелись их султаны. Но и стрелок тоже уже был у своей лошади.
– На коня! На коня! – крикнул Сэррей, обнажая меч.
Но не хватало ли стрелку силы, чтобы взвалить спасенную на лошадь, или он подумал, что спасение невозможно, только на один момент он нерешительно оглянулся вокруг.
– Слезайте! – крикнул он вдруг Роберту, подтягивая свою лошадь к отвесному краю. – Следуйте за мной, и если произойдет обвал, так тем лучше.
Сэррей повиновался, но нечаянно споткнулся и упал; по счастью, он успел выпустить поводья, так что лошадь не увлекла его за собой. Секундой позже ему показалось, словно над ним с треском пронеслись, обрушиваясь, целые скалы; облако пыли закрыло все от его глаз, раздались крики и стоны, что-то падало, словно камни, с обрыва и с плеском хлопалось в воду.
Роберт взглянул и увидал, что стрелок стоял на коленях шагах в двадцати от него на краю обрыва, натягивая тетиву лука, а когда он встал, то заметил на краю пропасти остолбеневших от испуга троих всадников. В этот же момент стрела Брая скользнула с тетивы и впилась одному из всадников в лицо. С криком боли всадник свергнулся с лошади, а двое остальных обратились в ужасе в самое позорное бегство.