Пол повернулся было, чтобы уйти, но чья-то могучая рука ухватила его повыше локтя. Это был Руди, разыгрывавший роль гостеприимного хозяина.
– Я заказал эту песню в вашу честь, доктор! – прокричал Руди, перекрывая шум пианино. – Подождите, пока она кончится.
Руди вел себя так, как будто этот старинный инструмент был новейшим чудом, и восхищенно указывал на опускающиеся и подымающиеся клавиши в октавах, ведущих основную мелодию, и медленные, ритмичные движения клавиш в басовом ключе.
– Глядите, глядите, как они опускаются и подымаются, доктор! Как будто кто-то по ним колотит.
Музыка резко оборвалась, как бы выдав точно отмеренную порцию радости, полагающуюся за пять центов. Руди продолжал кричать:
– Чувствуешь себя даже как-то неловко, не правда ли, доктор, когда смотришь, как они опускаются и встают? Прямо так и видишь призрак, который вкладывает в игру всю душу.
Пол вырвался и заторопился к машине.
IV
– Милый, у тебя такой вид, будто ты только что увидел привидение, – сказала Анита. Она была разодета и как бы уже царила в избранном обществе Кантри-Клуба, к которому ей только еще предстояло присоединиться.
Когда она передавала Полу коктейль, он чувствовал себя каким-то неуместным чинушей рядом с ее красивой самоуверенностью, на ум приходило только то, что могло доставить ей удовольствие или представлять для нее интерес, – все остальное исчезало. Это не было сознательным актом, скорее рефлексом на ее присутствие. Автоматизм собственных чувств раздражал Пола, он представлял себе, как поступил бы на его месте отец, и понимал, что уж отец-то справился бы здесь наилучшим образом, отведя себе независимую, решающую и первостепенную роль.
Когда Пол оглядел Аниту поверх бокала, ему пришло на ум выражение «вооружена до зубов». В строгом темном платье, оставляющем открытыми загорелые плечи и шею, с единственным драгоценным камнем на пальце, чуть-чуть подкрашенная, Анита удачно совмещала в себе комбинацию секса, вкуса и многоопытности.
Но Анита затихла и отвернулась под его взглядом. Оказывается, он неумышленно взял верх. Каким-то образом он передал ей свою мысль, которая вдруг всплыла в общем потоке его мыслей: ее сила и манеры – это лишь зеркальное отражение его собственной важности, отображение его мощи и самодовольства, которые должны быть присущи руководителю Заводов Илиум. На какое-то мгновение она вдруг показалась ему беспомощной, запуганной девчонкой, и сейчас он даже способен был испытывать по отношению к ней настоящую нежность.
– Отличное пойло, милая, – сказал он. – Финнерти наверху?
– Я отправила его в клуб. Кронер и Бэйер прибыли туда рано, и я послала Финнерти составить им компанию, пока ты оденешься.
– Как он выглядит?
– А как обычно выглядит Финнерти? Ужасно. Готова поклясться, что он все в том же мешковатом костюме, в котором прощался здесь с нами семь лет назад. И костюм этот с тех пор даже не побывал в чистке. Я попыталась заставить его надеть твой старый смокинг, но он даже и слушать не пожелал. Отправился, в чем был. И действительно – крахмальная рубашка только ухудшила бы дело. Она показала бы всем и каждому, до чего грязна у него шея.
Анита спустила было свое декольте чуть пониже, поглядела на себя в зеркало, но опять чуть-чуть приподняла его – это был как бы деликатный компромисс с ее стороны.
– Честное слово, – сказала она, обращаясь к отражению Пола в зеркале, – я без ума от этого человека – ты ведь и сам это знаешь. Но он просто ужасно выглядит. Я и говорю – подумать только: человек с его положением и вдруг плюет на чистоплотность!
Пол улыбнулся и кивнул. Это было действительно так. Финнерти всегда был ужасно неряшлив в отношении одежды, и некоторые наиболее привередливые из школьных надзирателей в те давние времена с трудом могли поверить, что у человека со столь антисанитарным видом могут быть столь потрясающие познания. Время от времени этот высокий и мрачный ирландец вдруг поражал всех (обычно это бывало в антракте между двумя длительными, напряженными работами): он показывался со свежевыбритыми щеками, блестящими, как два восковых яблока, в новых ботинках, носках, рубашке, галстуке и костюме, а возможно, даже и в новом белье. Жены инженеров и управляющих подымали вокруг него страшную суматоху, доказывая, что подобная забота о себе очень важна и окупается; в конце концов они объявляли, что он действительно первый красавец во всем илиумском индустриальном районе. Вполне возможно, что он и в самом деле был таким красавцем в какой-то своей вульгарной и хмельной манере: карикатурно красивый, вроде Авраама Линкольна, но с хищным, вызывающим выражением глаз вместо тихой грусти Линкольна. Со временем дамы со все возрастающим огорчением начинали следить за тем, как этот праздничный наряд он продолжает таскать и в хвост и в гриву, пока постепенно пыль, сажа и машинное масло не заполняли каждую его складку и пору.
Были у Финнерти и другие непривлекательные стороны. В невыразительное, похожее на группу бойскаутов младшего возраста общество инженеров и управляющих Финнерти имел обыкновение приводить женщин, подобранных им всего каких-нибудь полчаса назад в Усадьбе. И когда после обеда наступало время, предназначаемое для игр, Финнерти и его девушка брали по вместительному бокалу коктейля в каждую руку и, если было тепло, отправлялись на окруженную кустарником площадку для гольфа, а если холодно – в его машину…
Его машина – по крайней мере в те давно прошедшие времена – была еще более непрезентабельной, чем теперешний автомобиль Пола. По крайней мере в этом самом невинном в социальном смысле направлении Пол подражал своему другу. Финнерти утверждал, что его любовь к книгам, пластинкам и хорошему виски не оставляет ему достаточно средств, чтобы приобретать автомобили или наряды, которые соответствовали бы занимаемому им положению. Но Пол при помощи счетной машины подсчитал стоимость книг, пластинок и коллекции бутылок у Финнерти и пришел к выводу, что у него должно оставаться столько, что этого с избытком хватило бы даже на две новые машины. Именно тогда у Пола зародилось подозрение, что тот образ жизни, который вел Финнерти, был не настолько бездумен, как это могло показаться; что на деле это было намеренный и точно рассчитанный вызов инженерам и управляющим Илиума и их безупречным женам.
Пол не понимал, почему Финнерти считал необходимым оскорблять всех этих милых людей. Он полагал, что его агрессивность, как и всякая агрессивность вообще, была вызвана какими-то недоразумениями в детстве. Знакомство с некоторыми подробностями этого детства Пол почерпнул, однако, не от Финнерти, а от Кронера: тот с пристальным вниманием следил за чистотой породы своих инженеров. Кронер однажды сочувственно и под большим секретом заметил Полу, что Финнерти – мутант, рожденный бедными и глупыми родителями. Только однажды Финнерти разрешил Полу заглянуть себе в душу. Это было во время его страшного похмелья, в момент глубочайшей депрессии, когда Финнерти вдруг вздохнул и заявил, что никогда не чувствовал своей принадлежности к какому-либо кругу.
Пол задумался о своих глубоко скрытых порывах только тогда, когда вдруг уяснил себе, какое огромное удовольствие доставляли ему воспоминания об антиобщественных и сумбурных выходках Финнерти. Пол не мог отказать себе в удовольствии размышлять над тем, какое удовлетворение он испытал бы, если бы он, Пол… Но здесь он останавливал ход своих мыслей, как бы смутно чувствуя, что должно затем последовать…