– Если? – повторил Перегрин треснувшим, как у подростка, голосом.
– Если вы лично примете на себя руководство «Дельфином». Мистер Кондусис предлагает вам на условиях, которые будут оговорены, осуществлять руководство театром, формировать художественную политику, набирать труппу и режиссировать постановки. Вы получите полную свободу действий – конечно, в рамках финансовых ограничений, которые будут указаны в контракте. С удовольствием выслушаю вашу реакцию на это пока еще предварительное предложение.
Перегрин подавил порыв разразиться безумным смехом и, глядя в умное бесстрастное лицо мистера Гринслейда, сказал:
– Было бы глупо делать вид, что я могу испытывать хоть что-то кроме изумления и восторга.
– В самом деле? – обрадовался мистер Гринслейд. – Хорошо. В таком случае я продолжу предварительные исследования. Я, кстати, являюсь поверенным в некоторых делах мистера Кондусиса. Что касается подписания контрактов, полагаю, мне нужно переговорить с вашими агентами?
– Да. Это…
– Благодарю, – сказал мистер Гринслейд. – Господа Слейд и Опингер, насколько мне известно?
– Да… – Перегрин попытался вспомнить, в какой момент пьяного восторженного выступления он назвал эти фамилии мистеру Кондусису; похоже, вообще не называл.
– И еще один вопрос. – Мистер Гринслейд открыл ящик стола и – точно таким же жестом, что его патрон вчерашним утром – достал маленький викторианский письменный прибор. – Насколько я понимаю, вы уже ознакомились с его содержимым и высказали некоторые сомнения по поводу аутентичности предметов.
– Я сказал, что их хорошо бы показать экспертам.
– Именно. Мистер Кондусис понял вас, мистер Джей, и хочет знать, не будете ли вы любезны оказать ему услугу и в этом вопросе.
Перегрин, немного ошалевший, спросил:
– Перчатка и документы застрахованы?
– Они включены в генеральный полис, но отдельной страховки нет, поскольку неизвестна их стоимость.
– Полагаю, моя ответственность…
– Понимаю ваши колебания и могу сказать, что указывал на это мистеру Кондусису. Все равно он настоял, чтобы я просил вас принять эту миссию.
Наступило короткое молчание.
– Сэр, – промолвил наконец Перегрин, – зачем мистер Кондусис делает все это? Зачем дает мне возможность взять на себя фантастически ответственную работу? Что может им двигать? Надеюсь, – продолжил Перегрин со свойственной ему прямотой, – я не такой осел, чтобы полагать, что по виду хоть в малейшей степени обладаю качествами, соответствующими тем предложениям, которые вы мне сделали, и я… я…
Перегрин почувствовал, что краснеет и не знает, как продолжать. Мистер Гринслейд смотрел на него, похоже, с новым интересом. Он двумя руками поднял очки и, изящно держа их над бумагами, обратился, похоже, к ним:
– Разумный вопрос.
– Ну, полагаю.
– И ответить на него я не в состоянии.
– А?
– Да, – кивнул мистер Гринслейд. – Буду с вами откровенен, мистер Джей. Я сам теряюсь в догадках, почему мистер Кондусис делает то, что он делает. Впрочем, если я правильно понял ваши опасения, могу заверить вас, что они неуместны. Кондусис не по этому делу, – добавил он весело и грубовато и положил очки на место.
– Очень рад слышать.
– Вы примете поручение?
– Да, приму.
– Великолепно.
III
Эксперт сложил руки и откинулся на спинку кресла.
– Ну что ж, есть все основания сделать вывод, что перчатка пошита в конце шестнадцатого – начале семнадцатого века. Какое-то время – не слишком долго – она подвергалась воздействию соленой воды. Можно предположить, что она была защищена. Письменный прибор сильно протравлен. По поводу букв «Х» и «Ш» внутри манжеты я не вправе высказать авторитетного мнения, хотя, конечно, соображения есть. А что касается этих двух, несомненно, поразительных документов, их можно исследовать с помощью разнообразных методов – инфракрасные лучи, спектрография и так далее, – но это, знаете ли, не моя область. И любая подделка, безусловно, обнаружится.
– Не подскажете, как мне получить полное обследование?
– Это нетрудно организовать. Хотя потребуется письменное разрешение от владельца, полная страховка и так далее. Вы ведь пока ничего не рассказали мне об их истории…
– Не рассказал, – подтвердил Перегрин. – Но расскажу. С одним условием, если позволите: владелец, точнее поверенный, дал мне разрешение назвать вам имя, только если согласитесь держать его в тайне, пока не придете к окончательному выводу по поводу этих предметов. У него… почти патологическая боязнь публичности, и вы, думаю, поймете, когда узнаете, кто он.
Эксперт пристально посмотрел на Перегрина.
– Хорошо. Я готов хранить конфиденциальность относительно имени вашего патрона.
– Это мистер Василий Кондусис.
– Боже милостивый!
– Именно, – сказал Перегрин в стиле Гринслейда. – А теперь я открою вам всю известную предысторию. Итак…
И он рассказал все в подробностях.
Эксперт зачарованно слушал.
– Очень необычно, – покачал он головой, когда Перегрин договорил.
– Уверяю вас, я ничего не выдумывал.
– Нет-нет, я верю. Конечно, я слышал о Кондусисе. Да и кто не слышал? Вы представляете, какая будет сенсация, если все это подлинное?
– Я ни о чем больше думать не могу. Здесь лежат детская перчатка и письмо, которое заставляет предположить, что летним утром в 1596 году искусный ремесленник из Стратфорда сшил пару перчаток и подарил внуку, который носил их всего день, а потом…
– Горе заступило место сына?[6]
– Да. По прошествии времени – через двадцать лет – отец написал завещание. И оставил носильную одежду своей сестре Джоан Харт, для ее сведения написав вот эту записку. То есть это его рука водила пером по этому листку бумаги. А потом прошли еще два века, и некая М. Е. убирает перчатку и записку в викторианский письменный прибор с сообщением, что ее прапрабабушка получила их от Дж. Харт и это вещи Барда. Это действительно могла бы быть Джоан Харт. Умерла она в 1664-м.
– Я бы особо не рассчитывал, – сухо сказал эксперт.
– Согласен.
– А мистер Кондусис говорил что-нибудь об их стоимости? Если существует хоть малейшая возможность, что они подлинные, невозможно представить, сколько они могут стоить.
Перегрин и эксперт уставились друг на друга.
– По-моему, – произнес Перегрин, – мистер Кондусис размышлял об этом, но должен заметить, что он ко всему относился спокойно.
– Ну, у нас-то так не получится, – сказал эксперт. – Подготовлю вам расписку – и попрошу задержаться, посмотрите, как вещи уберут.
Он на мгновение склонился над маленькой сморщенной перчаткой.
– Если бы она была настоящей! – пробормотал он.
– Понимаю, понимаю. Страшно представить, что тогда начнется.
– Люди убивали и за меньшее, – беззаботно сказал эксперт.
IV
Пять недель спустя Перегрин, бледный, с мешками под глазами, дописал последние реплики своей пьесы, а ниже добавил: «Занавес». Вечером он прочитал пьесу Джереми, и тот ее одобрил.
От мистера Гринслейда вестей не было. Корпус «Дельфина» по-прежнему виднелся в окне. Джереми обратился в агентство недвижимости за разрешением осмотреть здание, но ему ответили, что театр больше не в их распоряжении и, похоже, снят с продажи.
В предварительном отчете музея о перчатке и документах было сказано, что первые исследования не выявили наличия поддельных чернил или бумаги, так что пока нет никаких опровержений возраста документов. Эксперт-графолог сейчас в Америке и подключится после возвращения. Если его отчет будет благоприятным, понял Перегрин, соберется совещание специалистов.
– Что ж, – повел плечами Джереми, – очевидно, они не высмеяли идею с ходу.
– Очевидно.
– Отправишь отчет этому своему Гринслейду?
– Да, конечно.
Джереми положил веснушчатую руку на рукопись Перегрина.
– А что, если открыть «Дельфин» ровно через год «Перчаткой» – новой пьесой Перегрина Джея?