Сегодня у него был эфир с двенадцати до шести. А вечером – тусовка в «Зеленой фее». И ведь люди вокруг живут по-прежнему, работают, гуляют, спят с женщинами…
Он чуть не сжег электрочайник, включив его без воды. Чертыхнулся. Выключил. Полез зачем-то на полку, рассыпал молотый кофе. Вытащил пару яиц из холодильника, одно уронил. Решил, что пора взять себя в руки.
– Алена! – позвал будничным голосом, будто ничего не произошло. – Иди завтракать!
Он не ждал, что она откликнется, и удивился, когда она остановилась на пороге кухни: лицо – красное и мокрое. Медвежонок мертвой хваткой прижат к груди. Глаза – отрешенные.
– Штаны надень, – строго сказал Аспирин. – Ты хоть понимаешь, что так выходить к завтраку – неприлично? И еще умойся и причешись!
Он спокойно, по-хозяйски поджарил две порции глазуньи, разрезал два помидора и луковицу, накрыл на стол. Алена вернулась – уже не такая красная, умытая, с медвежонком под мышкой.
– Итак, – сказал Аспирин, когда завтрак перешел в чаепитие, – я буду слушать, а ты расскажи мне все. Откуда ты пришла? Зачем? Почему тебе здесь, у нас, не нравится? Чем я могу тебе помочь? Ты все расскажешь, потому что я должен наконец тебя понять. Да?
Аспирин улыбнулся и включил диктофон, лежащий у него на коленях.
Девочка молчала.
– Ты говорила, у вас там нет смерти, – мягко поторопил ее Аспирин. – Правда?
– Там все другое, – сказала девочка, медленно помешивая свой чай. – Там никто не боится. Твоя музыка… она тебе нравится потому, что в ней есть отблеск… отражение… того мира, откуда я пришла. Вы все чувствуете его – хотя и не понимаете. Поэтому вам нравится музыка, где есть вот этот… блик, отблеск.
– Такая музыка не всем нравится, – сказал удивленный Аспирин. – И… ты сказала, что откуда-то пришла. Откуда?
За окном угрожающе взвыл кот, столкнувшийся в палисаднике с конкурентом.
– Я не могу туда вернуться, – пробормотала девочка.
– Почему?
– Я сбежала.
– А почему ты сбежала, если там так хорошо, а здесь так плохо?
– Потому что мне надо найти одного человека, – Алена смотрела сквозь Аспирина, будто высчитывала даты по календарю у него за спиной. – Моего брата. Он упал.
– Откуда?
– Ты не поймешь, – сказала она с неожиданным раздражением. – Мой брат… потерялся. Его можно вывести. Мне дали струны, чтобы я его вывела. Теперь надо научиться играть. На скрипке. Тогда я смогу найти брата. И смогу его вывести.
– То место, откуда ты пришла, – сказал Аспирин, внезапно озаренный, – это, случайно, не Рай?
Девочка странно на него взглянула:
– Я этого не говорила.
– Но имела в виду? А твой брат – может, он падший ангел?
Алена смотрела в свою чашку.
– Очень хорошо, – сказал Аспирин, и в самом деле весьма довольный. – Расскажи про своего Мишутку. Что случилось, когда пришли те нехорошие люди? Грабители, я имею в виду?
Ему показалось, что Алена смотрит с укоризной.
– Мишутка на них напал… И они тебя не ограбили. А ты хоть бы спасибо сказал.
– Спасибо, Мишутка! – настроение у Аспирина улучшалось с каждой минутой. – А кто у тебя в Первомайске? Ты там когда-нибудь бывала?
Алена не поднимала глаз.
– Скажи, – подначивал Аспирин.
Алена молчала.
– Хорошо, последний вопрос… Тот человек, который к нам приходил босиком… Ты его знаешь?
– Он не человек.
– А кто?
– Он… ты не поймешь.
– Ты его боишься?
– Здесь – да. А там… я ничего не боюсь. Там вообще нет страха. И голода нет, – добавила она тихо и потерла живот. – Знаешь, я вчера так хотела есть…
Аспирин поспешно выключил диктофон. На часах было пять минут девятого, до работы еще несколько часов, надо поскорее узнать, есть ли в психиатрических больницах детские отделения. По идее, должны быть.
– Замечательно, – он бодро поднялся из-за стола. – Помой пока посуду, мне надо кое-кому позвонить.
Он плотно закрыл дверь спальни, служившей также и кабинетом, и включил диктофон. Эта замечательная штучка размером с губную помаду никогда его не подводила – обширная электронная память, отличное качество записи, даже самый тихий шепот и бормотание удается потом расшифровать.
– Ты говорила, у вас там нет смерти, – сказал диктофон голосом Аспирина. – Правда?
Молчание. Аспирин, как ни вслушивался, не мог разобрать ни звука.
– Такая музыка не всем нравится, – послышался голос опять-таки Аспирина. – И… ты сказала, что откуда-то пришла. Откуда?
Он поднес диктофон к глазам. Остановил воспроизведение. Включил заново.
– Ты говорила, у вас там нет смерти. Правда?
Пауза. Тишина. Шум ветра за окном.
– Такая музыка не всем нравится. И… ты сказала, что откуда-то пришла. Откуда?
Пауза. Тишина. Кошачье мяуканье.
– Почему?
Пауза.
– А почему ты сбежала, если там так хорошо, а здесь так плохо?
Аспирин остановил воспроизведение. Еще оставалась, как спасательный круг, версия узконаправленной записи (такая функция у диктофона была, и Аспирин мог включить ее по ошибке). Но как тогда быть с шумами? С этим орущим котом?
Алена вытирала стол. Вернее, просто терла тряпкой – стол давно был чистый.
– Скажи, пожалуйста, – Аспирин вытянул руку с диктофоном, – раз, два, три…
– Раз, два, три, – послушно повторила девочка. Аспирин включил воспроизведение – и услышал сначала свой голос, потом голос Алены: «Раз, два, три»…
– Спасибо, – сказал он и ушел в спальню.
* * *
Вечером в «Зеленой фее» к нему подкатился редактор журнала «Мачо».
– Слушай, хорошо пошла твоя статейка… Нет, не про женский оргазм, не льсти себе. Про функции.
– А-а, – сказал Аспирин. Месяц назад он под влиянием чистого вдохновения написал для «Мачо» статью, называвшуюся просто и безыскусно: «Женщина: основные и сопутствующие функции».
– Теперь надо письма читателей, – сказал редактор. – Причем баб. Одно письмо чтобы с философией, чтобы там были Бодлер и Ницше, и чтобы баба была синий чулок и звала автора жопой с ушами. Другое от блондинки, чтобы она по ходу дела нахваливала свои основные функции. А третье от домохозяйки, из тех, что ты обозвал «пылесосиками», и чтобы она предлагала тебе сделать минет…
– Ты сам так все хорошо понимаешь, – сказал Аспирин. – Ну и написал бы сам.
Редактор глянул на него в немом изумлении.
– Тебе баблос, что ли, не нужен? – спросил он наконец.
Аспирин смотрел на него сквозь завесу густого, стекольчатого, безнадежного опьянения. Он пил водку третий час подряд, но забытья не было – только тяжесть и муть, как в плохом сне.
– Я думал, вообще-то, что ты напишешь, – сказал редактор. – По пять тысяч знаков каждое письмо, ну, от блондинки можно восемь…
– Напишу, – сказал Аспирин. – Уговорил.
Редактор отошел, все еще поглядывая на Аспирина вопросительно. Это был не первый за сегодня вопросительный взгляд; Аспирин явно выбивался из колеи, не выходил на танцпол, не развлекал девочек, не тусовался – сидел в углу и хлестал водку, уж лучше вообще было не приходить…
Он встал, собираясь уйти, когда в полутемный, увитый лианами зал вошла Дашка, его актуальная подруга, на двадцатисантиметровых острых каблуках.
Она пришла с другой тусовки и была уже очень веселая. От нее пахло сладким и запретным. Утащив Аспирина в курилку, она повисла у него на шее и без предисловий цапнула в губы. Минут десять они мусолили друг друга, все больше и больше заводясь и распаляясь, потом Дашка пробормотала, не переставая целоваться:
– Все козлы. Поехали к тебе.
Они вышли из клуба и поймали такси. Аспирину полегчало: впервые за долгие часы он знал, чего хочет. На заднем сиденье машины было мягко, но тесно, золотой и острый Дашкин каблук поцарапал ухо водителю, тот обиделся, но Аспирин пообещал доплатить «за вредность».
Уже поднимаясь к лифту, он вдруг застыл с открытым ртом.
– Добрый вечер, Алешенька, – сказала консьержка тетя Света.
Аспирин дернул кадыком.
– Ты чего? – спросила Дашка.
Он втащил ее в лифт.
– У меня там дочка, – сказал, задыхаясь от нервного смеха.
– Чего?!
– У меня в хате дочка сидит, Алена из Первомайска… Ой, не могу…
– Обкурился? – предположила Дашка.
– Да нет, натуральная дочка… То есть, конечно, я ее в первый раз вижу…