– Не стану этого отрицать, – сказал худой человек. Он громко выругался по-итальянски. – Мы совершили несколько славных походов под начальствам нашего уважаемого капитана, а, Мишель? Какой благородный был человек, месье…
– Мой брат, месье, – сказал толстый Мишель, махнув рукой по направлению к говорившему. – Он также имел честь служить под начальством вашего отца. Кстати, могу я спросить, как здоровье вашего родителя, которого я так уважаю?
Эти слова возмутили меня своей неискренностью, так как мне казалось, что обилие слов было только средством скрыть какой-то затаенный смысл его интереса ко мне. Но я решил установить наконец истинную причину этого проявления интереса и заговорил с ним мягко.
– Ваше имя? – спросил я его.
– Мишель Берр, месье де Брео, старый солдат, который надеется пользоваться вашим покровительством ради вашего знаменитого отца.
Все это было сказано очень кротким, елейным голосом, но искренность опровергалась насмешливой иронией, появившейся в его единственном черном глазу.
Я заметил приближавшегося Мартина Белькастеля и, подавив в себе сильное желание выдрать за уши этого толстого насмешника, сказал ему, что отец мой умер месяц тому назад. Подошедший Мартин взял меня под руку, и мы возвратились к группе лиц, находившихся на шкафуте.
В то время как я был занят таинственным Мишелем, приготовления быстро подвигались вперед как на «Тринити», так и на двух небольших судах. На палубе происходила большая суета. Два матроса стояли наготове у румпеля, а впереди раздавалось громкое бряцание цепей и блоков: поднимали якорь. Наконец, паруса надулись, и выстрел из одной из медных пушек, находившихся на приподнятом носу судна, известил о нашем отплытии. Из всех судов, стоявших в гавани, последовали ружейные ответы. Наши суда-спутники заняли места по бокам. На фок-мачте распустилось рыцарское знамя адмирала де Колиньи, а на грот-мачте развевался флаг его величества Карла IX. Так, направляя наши суда в неведомые, туманные дали Атлантики, мы направились в неизвестность.
Суета на судне так привлекла мое внимание и возбудила такой живой интерес, что я возвратился с палубы только к обеду. Морской ветерок возбудил во мне аппетит, и я усердно принялся за еду в компании Мартина и других. Время от времени я замечал, что Мартин наблюдает за мною со странным блеском в задумчивых глазах и с еле заметной улыбкой, но тогда я не придавал этому значения. Часа через три, когда мы вышли в открытое море и встретились с настоящими волнами, мне казалось, что я уже никогда больше не буду думать о еде, и для меня стал понятен насмешливый взгляд Мартина. В течение двух дней каждый час казался мне уже последним моим часом, но на третий день я себя почувствовал лучше, и с тех пор я никогда не страдал морской болезнью.
В течение двух недель была прекрасная погода с благоприятными ветрами, и мы успешно подвигались вперед. Я как-то передал Мартину свой разговор с Мишелем Берром, и он похвалил меня за мою предосторожность.
– Если бы вы обошлись с ними грубо и рассердили их, – заметил он, – вам ничего не удалось бы узнать, и они могли бы напасть на вас врасплох. Но теперь, – продолжал он шутливо, – они не могут называть вас Красным Петушком, потому что вы сразу достигли благоразумия орла. Эти плуты никогда не служили под начальством вашего отца. Я был помощником Жерве де Брео во время итальянской кампании, и я узнал бы этих людей, если бы они были в его отряде, но, насколько мне помнится, я их никогда не видел. Будем прислушиваться и присматриваться, может быть, нам и удастся что-нибудь выяснить.
В те дни, когда море было бурным, мы играли в одной из кают в карты или кости; а в солнечные дни, когда море было тихо и можно было спокойно ходить по палубе, мы с Мартином упражнялись в фехтовании, и это дало мне возможность изучить чудесные приемы моего друга. То, что я до сих пор видел, было ничто в сравнении с его искусством. Его приемы были своеобразны, очевидно, без системы и правил, но были им так усовершенствованы, что могли наносить смертельные удары. В добавление к своей своеобразной манере, он обладал стальной кистью и безошибочным глазом, и в результате противник никак не мог попасть в него в то время, как он наносил удар за ударом, куда хотел.
В этих небольших развлечениях протекали наши дни в течение нескольких недель. Но вот однажды ночью с севера налетел на нас сильный шторм, и, не будь мы тогда под спущенными парусами, погибла бы вся экспедиция. Волны поднимались так высоко, что разбивались о нижние палубы и затопляли лошадей и рогатый скот, находившиеся в трюме. Нашим двум небольшим судам было очень трудно бороться со штормом, их почти покрывали громадные волны. Но наш флот доказал свою прочность и пригодность к морской службе. Шторм продолжался два дня, а на третий мы попали в густой туман, который, как объяснил мне капитан Рибо, произошел от встречи теплого течения с более холодным. Он заметил, что это хороший признак, так как теплое течение проходит обычно близко от берега, который мы теперь разыскиваем. Он также указал на то, что воздух становится теплее, и предсказал, что через неделю мы увидим землю. После этого матрос постоянно дежурил на верхушке мачты, чтобы немедленно известить нас при виде земли.
Воздух становился теплым и благоухающим. Дни были солнечные, а ночи звездные. В одну такую ночь я сидел у подножия грот-мачты в тени, отбрасываемой от большого паруса, находившегося надо мною – твердого, как железо, когда он надувался свежим ветерком, – и прислушивался к заглушенному смеху, раздававшемуся из кают на корме, к скрипу реек и к унылому гудению ветра сквозь снасти. Волны, нагоняя друг друга, мелодично ударялись о нос «Тринити». Мысли мои были далеко. Они совершили длинное путешествие обратно, в тихий сад Парижа. Думает ли она так же часто обо мне, как я о ней? Или, может быть, в этой гордой головке мысль обо мне никогда и не появляется?
Внезапно донесшийся до меня шепот прервал течение моих мыслей.
– Все в свое время, Пьер, – зашептал чей-то голос, – не давай своему жадному сердцу отступиться от нашей цели.
Я тихо повернулся и посмотрел на мачту. Там обрисовался круглый силуэт человека, возле которого возвышалась, забавная в своем контрасте, невероятно высокая, угловатая фигура. Братья Берр!
– Но, Мишель, – начал грубым голосом Пьер, – мы должны…
– Все в свое время, мой друг, – прервал его другой. – Ничего не надо делать второпях. Мы это должны провести правильно, не то нас постигнет неудача. Ведь наша цель получить сведения, а не удары. Вы любите получать удары, Пьер? – спросил Мишель голосом, полным иронического презрения. – Только помните, – продолжал он, – этот Белькастель настоящий демон, а мальчик едва ли…
Они стали спускаться по лестнице к своим местам на носу судна, и я ничего больше не мог расслышать.
Мартин, выслушав мой новый рассказ о братьях Берр, посоветовал молчать и продолжать свои наблюдения.
На следующее утро мы увидели стаю чаек, а после полудня часовой на мачте, к нашей общей радости, крикнул: «Земля!» Через несколько минут мы отчетливо увидели синюю линию берега.
Глава V
Форт в пустыне
В том месте, где мы достигли берега, в море впадала река; мы заметили в ней сильное волнение, как потом оказалось, от резвых прыжков многочисленных дельфинов, почему мы и дали ей название река Дельфинов. Всю ночь, возбужденный перспективой близкой высадки, я не мог уснуть; мое воображение рисовало чудесные картины, которые я увижу на этом чужом берегу. О, если бы я мог предвидеть будущее, мое настроение, вероятно, было бы далеко не такое радужное!