— Джим раскурил трубку. — И как же ты думаешь достать коня, чтобы отправиться на границу? А ружье? А нож?
— Компания заплатит же нам что-нибудь, хоть мы и не довели до конца работу.
— Ну, это долгое дело. Может быть, оно и выгорит, а может быть, правительство уже заключило контракт с другой компанией. Я бы на твоем месте выбрал иной путь.
— Но надо знать какой.
— Да, да… У тебя же нет никаких идей… Впрочем, идея есть у меня. И отличная идея! Вечерком, пожалуй, потолкуем. — Джим взял поводья и медленно повел коней от берега.
— Подожди-ка, рыжий. — Шарлемань встал на пути Джима. — Почему бы не сейчас?
— Почему?.. Ранним утром, на пустой желудок и без кружки виски? Нет, так не пойдет. Да, может быть, я найду себе малого порасторопнее. Не обязательно же тебя…
— Остальные так напились, что не скоро проспятся.
— Впрочем, уж если ты так заинтересовался… Может быть, и сделаешь дело?..
— Надо думать, — игриво ответил Шарлемань, накинув одеяло, как королевскую мантию.
— Ты ведь бывал близ канадской границы?
— Ну, допустим.
— Можешь ты хоть как-нибудь объясняться на языке черноногих?
— Если нужно.
— Тогда давай потолкуем. Мне нужно послать своего человека к верховному вождю сиксиков, но такого человека, который бы умел держать язык за зубами.
— Я готов. Я такой человек, Джим. Коня, ружье и нож!
— Отведу лошадей, и мы поговорим. Лучше всего в палатке, где Бен хранит провиант: никто не должен видеть нас вместе.
— Да и здесь нас никто не увидит.
— И все-таки палатка лучше. Бен такой же глупец, как и ты: уже давно бы пора сделать пристройку к блокгаузу, а он все тянет. Иди, я скоро приду.
В блокгаузе проснулся Матотаупа. Вокруг было темно: Бен еще ночью потушил факелы, а дверь была закрыта. Индеец чувствовал себя отвратительно. Он стал припоминать, что однажды уже был в таком состоянии, но когда это было? Сейчас он не смог даже сразу понять, где он. Ему было не по себе, так как если бы он съел слишком много сырой собачьей печенки. Он поспешил покинуть дом. Свежий утренний воздух принес некоторое облегчение. Матотаупа побежал к реке, разделся, вошел в воду и долго плавал, глядя в бесконечную синеву неба. Потом он вышел на берег, натер себя песком и снова влез в воду. Это его освежило. Выйдя на берег, он привел в порядок волосы, заново заплел косы, оделся, потянулся и развернул плечи. Послышался голос:
— Вот это человек! Атлетическая фигура!
Матотаупа оглянулся. Генри произнес эти слова, он шел по берегу, разговаривая с Джо. Оба уставились на индейца, бросили что-то вроде: «Хэлло, Топ!». Матотаупа кивнул белым и пошел вверх по течению. Ему хотелось побыть одному.
Родины для него не существовало. Он начинал ее ненавидеть. И не только людей, которые его изгнали, но и прерии, в которых они жили, горы, которые они часто навещали, бизонов, на которых они охотились, воду, где они ловили рыбу и плавали. Он хотел одного: убить Тачунку Витко, а затем — умереть. Отомстить Тачунке Витко он должен был сам, один, без Джима — вот почему они расстались. Но когда месть его не удалась и он едва-едва спасся, он стал думать по-другому. Теперь ему нужна была помощь Джима.
И как раз в это время из палатки, где Бен хранил провиант, вышел Джим. Матотаупа видел его. Ему показалось, что кто-то еще хотел выйти вслед за Джимом, но Джим помешал. Над этой «случайностью» индеец не задумался. Он сейчас считал очень важным поговорить один на один с белым и наивно думал, что Джим хочет того же.
Они встретились.
— Что ты хочешь сейчас делать? — спросил Матотаупа.
Джим был поражен тем, что индеец снова бодр и полон сил.
— Я? Я… думаю, что мы будем вместе с тобой…
Матотаупа просветлел и глубоко вздохнул.
— Я буду преследовать Тачунку Витко.