Джоанна попыталась вырваться, но он больно и крепко держал ее за шею.
Выковыряв большим пальцем ноги порядочный комок земли, она пробормотала со слезами:
— Пусти же меня!.. Ну отпусти хоть немножко!
Но он еще ниже пригнул ее голову:
— Ешь землю, ешь и повторяй за мной: «Клянусь этой землей никогда не причинять тебе никакого вреда ни в замке, ни в лесу, ни в поле, и это будет так же верно, как то…» Ну, говори же!
Девочка, ворочая языком комочек земли во рту, давясь слюной, покорно повторяла за ним:
— «…ни в лесу, ни в поле, и это будет так же верно, как то…»
— А теперь скажи свое имя, ну, как тебя окрестили, и откуда ты родом.
— «…как то, — продолжала девочка, — что меня зовут Джоанна Друриком…»
Она вдруг почувствовала, что руки, державшие ее, разжались, и, выпрямившись, увидела, что враг ее стоит с открытым ртом.
— Дурак! — сказала она. — Слушай дальше: «И, хотя ты порвал мое платье и перелез через изгородь на нашу землю, я никогда никому и ни за что не пожалуюсь на тебя, потому что ты победил меня в честном бою…»
Девочка хотела прибавить еще что-нибудь для красоты, но, ничего не придумав, закончила:
— «Аминь». Бери свое огниво и ступай домой, пока тебя никто не видел.
Кремень лежал брошенный в траве, а шнур, как змея, как будто бы сам подползал к ее ногам, но девочка старалась даже не смотреть в ту сторону.
— Зачем тебе огниво? — спросила она вдруг.
— Меня послал за ним мой отец, Джим Строу. — Мальчик говорил уже совсем другим тоном.
— А ты кто?
— А я — Джек Строу… — Мальчик хотел добавить «миледи», но передумал.
— Слушай, Джек Строу, я ведь поклялась страшной клятвой. Ты из Уовервилля?
— Я шел из Уовервилля, а сам я из Дизби.
— Тебя секли когда-нибудь? — спросила она, чувствуя, что ее лицо и шею заливает горячая кровь.
Мальчик испуганно глянул на нее и переступил с ноги на ногу.
— Секли, — сказал он и тоскливо огляделся по сторонам.
— Что бы ты сделал человеку, который тебя высек? — быстро спросила Джоанна.
— Я ничего не могу сделать, потому что меня сечет мой отец, а он самый сильный в деревне.
— Джек Строу, — сказала торжественно Джоанна, — это ведь правда, что поется в мужицкой песне? И это правда, что вы ненавидите нас, господ?.. Помолчи! — крикнула она, топая ногой. — Ты думаешь, я не слышу, как вы орете по воскресеньям:
И если вспыхнет огонь,
Так сквайра не защитит
Ни щит его, ни бронь,
Ни бронь его, ни щит…
Мальчик стоял, облизывая губы, и молчал.
— Или: «Когда Адам пахал, а Ева пряла…» — добавила Джоанна презрительно. — Я знаю все ваши песни… Я тоже их ненавижу! — вдруг закричала она так пронзительно, что мальчик в испуге огляделся по сторонам. — Джек Строу, дай мне кремень и шнур и помоги мне поджечь овин сэра Гью Друрикома!
Мальчик, ничего не понимая, смотрел на нее.
Джоанна послюнила палец и подняла его кверху.
— Ветер с заката, — определила она. — С овина пламя перекинется на сарай, оттуда — на конюшни. В замке сейчас никого нет, мост поднят, слуги на гумне… Ну, Джек?
Мальчик побледнел так сильно, что все его веснушки как будто потемнели за одну секунду. Он нагнулся и поднял кремень.
— А село? — спросил он запинаясь. — Если огонь перекинется туда?
— А ров с водой? — сказала Джоанна спокойно.
…Они стояли за овином на коленях друг против друга и, наклонясь к земле, дули изо всех сил на кучку соломы.
— Дуй же, — говорила Джоанна, смеясь и плача.
Смеялась она потому, что у Джека смешно раздувались щеки, а нос становился белым и широким. А плакала потому, что искорки, вспыхивавшие в соломе, моментально потухали.
— Давай я! — Опершись руками о землю, она дула до тех пор, пока у нее не заболело в груди.
Пламя вспыхнуло и синей дымкой прошлось над соломой. Джоанна со смехом взглянула на Джека.