Мы не должны красть у этого парня осла… Я так и сказала: «красть»…
Мать Геновева в удивлении подняла свои тонкие брови.
— …и я продиктовала Аллану свидетельство… и поставила печать…
— Сэр Гью имеет какие-нибудь известия от сына из Анжу? — перебила ее настоятельница.
— Нет. Но война, говорят, кончилась. Сэр Тристан скоро вернется. Черный принц посвятил его в рыцари, и сэр Тристан приедет в золотых шпорах…
«Он вернется домой скорее, чем ты думаешь, — пронеслось в голове аббатисы, — но его внесут вперед ногами, и ему уже не понадобятся его золотые шпоры. Но, боже мой, чего же в таком случае хочет от меня эта маленькая дура?»
Только теперь она обратила внимание на наряд Джоанны:
— Почему ты так одета? Что тебе от меня нужно?
— Я пришла жить у вас, — ответила Джоанна спокойно. — Джек говорит, что леди должны уметь читать, писать и играть на арфе. Я больше не вернусь к сэру Гью…
За стеной глухо раздался стон. Сердце монахини забилось.
— Подожди меня, — сказала она быстро. — Мать Агата, проводите девочку в библиотеку.
Снэйп-Малютка осторожно прикрыл больного одеялом. Щеки рыцаря ввалились до того, что под кожей ясно обозначились зубы.
— Ну? — коротко глянув, спросил больной.
— Доблестный рыцарь в разное время получил четырнадцать ран, — сказал костоправ почтительно, — но ни одна из них не приведет его к смерти.
— От чего же, по-твоему, я умру? — ясным голосом спросил рыцарь.
— Гной, скопившийся в небольшой кишке, распространился по всему вашему телу. Когда он дойдет до сердца, вы умрете. И это, конечно, от негодной французской пищи. За всю свою долгую жизнь я не видел, чтобы от такой болезни умирал англичанин.
Больной не отрываясь смотрел в окно. Он видел скучное небо Кента, и зеленые холмы, и далеко подле леса белые камни римской дороги.
— Поднимите мои подушки! — приказал он.
Из-за стены в келью донесся звонкий девичий голос. Мать Геновева нетерпеливо пошевелилась в кресле.
— Кто это у вас распевает французские песни? — спросил рыцарь, напряженно прислушиваясь. — А я думал, что здесь можно услышать только литании [34] и молитвы. — Он через силу улыбнулся. — Если бы я не знал, что девчонку и на веревке не затащишь в монастырь, я поклялся бы, что это поет маленькая Джоанна.
Мысли сэра Тристана немедленно приняли новое направление.
— Где нотариус? — спросил он резко.
— Не лучше ли раньше позвать священника? — предложила мать Геновева.
Рыцарь скрипнул зубами.
— Нотариуса! — сказал он хрипло.
Низко кланяясь, в келью протиснулся одутловатый, плешивый человек. За ним шел оборванный мальчишка-клерк с чернильницей у пояса и гусиным пером за ухом.
— Пить! — сказал умирающий.
Мать Геновева подала ему кружку, и он пил, не отрываясь и проливая на одеяло. Затем указал писцу место у себя в ногах.
— «В лето господне тысяча триста семьдесят пятое, в сорок восьмой год царствования короля моего, Эдуарда Третьего, я, сэр Тристан Друриком, сеньор Кэмпануэль…» — произнес он отчетливо.
Клерк, низко склонясь над пергаментом, усердно работал пером.
— «…чувствуя приближение смерти и желая распорядиться своим имуществом, изъявляю, что воля моя такова…»
Больной диктовал медленно, останавливаясь для того, чтобы дать мальчику возможность поспеть за собой.
— «…Все перечисленные в прилагаемых списках мои наследственные земли, два замка, угодья, поля, луга, мельницы и пруды, принадлежащие мне лично и находящиеся под опекой отца моего, сэра Гью Друрикома, все пожалованные мне королем земли и выморочное имущество изменника Бельфура Ленокса, все привезенные мной из Франции и находящиеся на сохранении у каноника [35] церкви Св.