На собрании всех владельцев фургонов было постановлено пустить корни в этой долине, и Кон Гриффин объехал ее с Мадденом и Берком, размечая участки для каждой семьи. А когда были повалены первые деревья, переселенцы, проснувшись в одно промозглое осеннее утро, увидели, что к их селению приближаются три всадника в странных черных шлемах с торчащими козлиными рогами. С их поясов свисали пистолеты, каких Гриффин еще не видел.
Он пошел им навстречу, а Мадден сел на козлы ближайшего фургона, положив поперек колен свое длинное ружье. Джимми Берк стоял на коленях возле срубленного дерева, неторопливо протирая двуствольный кремневый пистолет.
– Доброго вам утра, – сказал Гриффин.
Тот, что ехал чуть впереди, молодой человек с темными глазами, раздвинул губы в улыбке, обдавшей Гриффина зимним холодом.
– Вы решили тут обосноваться?
– А что? Это ведь нетронутая земля.
Всадник кивнул.
– Мы ищем странника по имени Шэнноу.
– Он умер, – сказал Гриффин.
– Он жив, – ответил всадник с полным убеждением.
– Если так, то меня это удивляет. К югу отсюда на него напали каннибалы, и он не вернулся в свой фургон.
– И много вас здесь? – спросил всадник.
– Достаточно, – сказал Гриффин.
– Ну что же, – согласился тот, – нам пора. Мы ведь едем издалека и далеко.
Они повернули лошадей и поскакали на восток.
Мадден подошел к Гриффину.
– Не понравились они мне, – сказал он. – По-твоему, нам грозит опасность?
– Возможно.
– У меня от их вида мурашки по коже забегали, – сказал Берк, присоединяясь к ним. – Очень смахивают на каннибалов, только вот зубы обычные.
– Что думаешь, Грифф? – спросил Мадден.
– Если они разбойники, то вернутся.
– О чем они говорили? – осведомился Берк.
– Справлялись о человеке по имени Шэнноу.
– Это еще кто? – спросил Мадден.
– Иерусалимец, – ответил Гриффин, избегнув прямой лжи. Он никому в караване не открыл настоящего имени Йона Тейбарда.
– В таком случае, – заявил Берк, – им лучше держаться от него подальше. С ним лучше не связываться, клянусь Богом! Это ведь он перестрелял разбойников в Ольоне. И Даниил Кейд из-за него охромел – прострелил ему колено.
– Никому про Шэнноу не упоминайте, – предупредил Гриффин.
Мадден заметил выражение его лица и прищурился. Что-то осталось недосказанным. Однако он верил Гриффину и не стал его расспрашивать.
В ту же ночь вскоре после полуночи пятьдесят всадников галопом ринулись на селение через восточное пастбище. Передние наткнулись на веревку, натянутую в высокой траве, и их кони с визгом кубарем покатились по земле. Всадники слетели на землю. Их товарищи во втором ряду изо всех сил натянули поводья и остановили коней перед веревкой. Кося их, зарявкали двадцать ружей; двадцать налетчиков и несколько коней рухнули наземь. Второй залп из пятнадцати пистолетов выбил из седел еще несколько человек на заметавшихся лошадях, и уцелевшие ускакали. Некоторые из свалившихся поднялись на ноги и кинулись бежать. В ярком лунном свете стрелки убивали их поодиночке.
Когда воцарилась тишина, Кон Гриффин перезарядил пистолеты и вышел на пастбище. В траве он насчитал двадцать девять трупов и одиннадцать лошадей, мертвых и издыхающих. Мадден и другие присоединились к нему, снимая с мертвецов оружие. Это были револьверы, заряжавшиеся патронами.
– Вы посмотрите, – сказал Гриффин, оглядывая убитых, – они все одеты одинаково, будто солдаты в старинных книгах. Что-то тут очень не так! – Он обернулся к Маддену: – Садись на лошадь и следуй за ними. Не показывайся и не рискуй. Мне надо знать, откуда они и сколько их там.
Донна Тейбард подошла к Гриффину и взяла его под руку.
– Кто они, Кон?
– Не знаю. Но они наводят на меня страх.
– Ты думаешь, они вернутся еще до утра?
– Вряд ли. Но в таком случае Джейкоб нас предупредит.
– Так пойдем домой. Эрику не терпится узнать, что было. Он будет так тобой гордиться!
Гриффин притянул ее к себе и нежно поцеловал в лоб. Ему отчаянно не хотелось говорить ей про Шэнноу, хотелось, чтобы она и дальше верила, что он мертв. После исчезновения Шэнноу они очень сблизились, и он всячески заботился об Эрике, а потому его часто приглашали пообедать или поужинать в тейбардском фургоне. Потом как-то вечером он попросил Донну стать его женой, ожидая отказа, готовясь ждать, пока она не передумает. А она согласилась, поцеловала его и поблагодарила за честь.
Трудно было бы найти человека счастливее, чем в ту минуту Гриффин. Много дней после в лунные вечера он гулял с ней рука об руку, пока наконец Донна сама не ускорила то, о чем он мечтал. Они вышли на берег ручья, она повернулась и положила руку ему на плечо.
– Я не пятнадцатилетняя девочка, – сказала она, расстегивая платье.
И в траве у журчащей воды они познали любовь.
Теперь Гриффин ночевал в фургоне Донны, к большому негодованию старого Берка, который не одобрял такого легкомыслия. Эрик легко свыкся со своим новым отцом и в обществе Гриффина, казалось, чувствовал себя легко. А Гриффин учил его бросать аркан, различать следы, узнавать деревья и определять, какие растут у воды. И разговаривали они, как мужчина с мужчиной, что очень льстило Эрику.
– Как мне вас называть? – спросил Эрик.
– Зови меня Грифф.
– Отцом я вас называть не могу. Пока еще.
– Если бы мог, это было бы отлично, но я не стал бы тревожиться по такому поводу.
– Вы сделаете маму счастливой?
– Надеюсь. Сделаю все, что в моих силах.
– Мой отец не сумел.
– Иногда случается.
– И я не буду жесток с вами, Грифф.
– Жесток?
– Я был очень жесток с мистером Шэнноу. A он спас мне жизнь. Теперь я жалею. Он сказал мне, что очень одинок, и хотел быть моим другом.
Этот разговор Гриффин вспомнил теперь, стоя рядом с Донной. И увел ее от трупов в фургон на их участке.
– Донна, есть кое-что… Всадники…
– Что? Говори же! Так не похоже на тебя…
– Шэнноу жив.
– Не может быть!
– Я думаю, это так. Примени свой дар. Попробуй увидеть его.
– Нет, он мертв, и я не хочу смотреть на червей в его глазницах.
– Пожалуйста, Донна. Иначе у меня не будет ни минуты покоя от мысли, что Иерусалимец охотится на меня.
Ее голова поникла, глаза закрылись. И тут же она увидела, как Шэнноу, хромая, идет по какому-то селению. Рядом с ним шагал лысоватый старик, который улыбался и что-то весело говорил ему.
Донна открыла глаза.
– Да, – прошептала она. – Он жив. Ах, Кон!
– Я… ну… конечно, я освобожу тебя… от…
– Не говори этого! Никогда! Я беременна, Кон, и я тебя люблю!
– Но ты и он…
– Он спас меня и Эрика. И он был очень одинок. Я его не любила. Но я бы никогда не поступила с ним так, правда, правда!
– Я знаю. – Он обнял ее.
– И еще, Кон. Все люди там, где он, должны умереть.
– Не понимаю.
– И я толком не понимаю. Но они все обречены. Я увидела кружащие над ними черепа, а вдали – темные тени в рогатых шлемах, как у этих всадников.
– Бой с ними оставил след на твоем даре, – заверил ее Гриффин. – Важно то, что Йон Шэнноу жив. И когда он доберется сюда, то будет искать тебя.
– Кон, он не поймет. По-моему, он тронут безумием.
– Я буду наготове.
На следующее утро Шэнноу встал очень рано, чувствуя себя освеженным, несмотря на беспокойную ночь. Он надел шерстяную рубаху, поверх нее толстую фуфайку, связанную Куропет, а поверх фуфайки кожаную куртку, и натянул на руки шерстяные перчатки. Затем пристегнул к поясу пистолеты, взвалил на правое плечо седло и направился через поселок к временному загону, где стоял мерин. Растер его и оседлал.
Когда Шэнноу выехал из спящего поселка, занималась ясная заря. Он направил лошадь высоко в северные холмы, осторожно выбирая дорогу на скользкой земле. Час спустя он вернулся в деревню другим путем, задал корм мерину и унес седло. Он промерз до костей и изнемогал от усталости. Свалил седло на пол в хижине и еле удержался на ногах. Сбросив куртку, он взял кожаный мяч и сжал его двести раз. Потом отшвырнул и поднялся на ноги. Его рука опустилась на пистолет и взметнулась вверх, взводя курок. Он улыбнулся: не так молниеносно, как раньше, но достаточно быстро, остальное вернется само собой.