– Ваш братец Григорий Акинфиевич изволили прибыть в столицу и теперь поджидают вас!
Тяжелыми шагами Никита прошел вперед и распахнул дверь. Под окном в кресле в глубоком раздумье сидел средний брат.
– Ты что тут? – недовольно спросил его Никита.
Григорий поднялся и пошел навстречу брату. Они облобызались.
– Прибыл по делу о наследстве! – сказал он. – Вызван сенатом для опроса!
– Ты что ж, заодно с Прокофием? – сердито спросил брат.
– Что ты, Никитушка! – обиделся Григорий. – Сам по себе. Боюсь, оба вы горячие и неприятностей наговорите друг другу!..
Он выглядел простовато. Лицо было добродушно, бесхитростно; Никита успокоился.
– Послушай, братец! – тихо заговорил Григорий. – Нельзя ли по-хорошему разобраться? Судьи да сутяги разорят нас! И мне ведь пить-есть надо. Ты не обижайся. Не хочу я свар, давай мириться!
– С тобой готов! – повеселев, сказал младший брат. – А с Прокофием ни за что! Бесноват! Хитер! Лукав! Небось уж по Санкт-Петербургу наследил!
– А ты смирись, не разжигай себя! – посоветовал Григорий.
– Ты вот что мне лучше скажи, когда в сенат идешь?
– Это, братец, когда вызовут! – спокойно отозвался прибывший.
– Ох, милый ты мой, тогда жди с моря погоды! – насмешливо сказал Никита. – Действовать надо. Давай напишем просьбу на старшего!
Григорий отрицательно покачал головой.
– Ни на тебя, ни на него писать не стану! – твердо сказал он. – По чести, без свары будем делить имущество батюшки!
Никита прищурил глаза, подозрительно взглянул на брата и подумал: «Что он, дурачок, недоумок или лукавит?»
Григорий уселся в кресло и, показывая брату на обстановку, сказал с восхищением:
– Николи я в столицах не был и удивлен роскошеством батюшкина дома!
«Нет, не лукавит он! – решил Никита. – Простоват, вот и все!»
Совсем повеселев, он сказал брату:
– Раз нравится тут, ну и живи! Все братья здесь хозяева! Прости, мне надо отдохнуть. Устал весьма. У великого князя был!
– У великого князя! – в изумлении повторил Григорий. – Ишь, куда забрался!..
Все дни Григорий проводил в осмотре Петербурга или сидел с дворовыми в вестибюле и слушал их побаски. Вел он себя просто, доступно, и это дворецкому не нравилось. Однажды он заметил молодому хозяину:
– Вы, батюшка, помене тары-бары-растабары с дворней разводите, уважение потеряете!
Григорий сердито засопел и вдруг властно сказал:
– Я не попугай и не петух в павлиньих перьях! А живу, как мне хочется, и тебя, старик, не спрошу!
Он несколько раз ходил к брату Прокофию, уговаривал его примириться с Никитой, но тот хмуро гнал его прочь.
4
Прокофий Демидов, узнав, что государыня передала дело о наследстве сенату, каждый день стал досаждать сенатским чиновникам. Они отмахивались от досужего просителя – не до того было! Суета в сенатской канцелярии поднималась очень рано. В девять часов утра Прокофий являлся в приемную, избирал удобное место и плотно усаживался, наблюдая своеобразную жизнь сената. Мимо него, как тени, шмыгали чиновники в потертых мундирах с папками под мышкой.
– Погоди ж, крапивное семя, добьюсь своего! – ворчал он и терпеливо высиживал в приемной весь день.
В один из дней Прокофия особенно одолевала скука. В длинных коридорах было пустынно, полутемно, пронизывала прохлада. Демидов, взглянув на служителя, встал с кресла и осторожненько заглянул в одну из дверей. В обширной палате с каменным сводом за длинными столами сидели писчики и, не переводя дыхания, строчили, издавая гусиными перьями сухой однообразный треск.
– Господи боже, до чего же скучно! – вздохнул Прокофий, тихонько прикрыл дверь и вернулся на прежнее место.
– Ты, батюшка, я вижу, который день высиживаешь тут, как наседка. – В белесых глазах отставного солдата мелькнуло сочувствие.
– Да, все поджидаю, когда решится мое дело! – простодушно сознался Демидов.
– Эх, сударь, да в уме ли ты! – воскликнул служитель. – Да когда ты этого дождешься? Не так легко тут добыть истину!
– А я их измором возьму, служивый! – решительно сказал Прокофий.
Служитель хлопнул по фалдам старенького мундирчика:
– Эх, батюшка, не по силе и терпению задумали дело! Да разве тут высидишь решение? У нас, сударь, дела лежат полста годов, а то и поболе! Оно и лучше, вылеживаются. Сказано: поспешищь – людей насмешишь! А тут, глядишь, полежит-полежит, тем временем спорщики помирятся, а то и помрут.
Демидов помрачнел. Он уже слышал про сенатские порядки, про неимоверную волокиту и лихоимство, царившие среди сенаторов. В Санкт-Петербурге много рассказывали о Лисичкинском деле. В ту пору в сенате открыли целое отделение, состоявшее из обер-секретарей, секретарей, столоначальников и писцов; все они три года занимались составлением записки из Лисичкинского дела, в котором имелось 365 000 листов. Краткая записка, учиненная борзописцами, заключала в себе только 10 000 листов.
Сутяжничество началось по доносу фискала Лисичкина о злоупотреблениях, имевших место в питейных откупах. Для разбора дела судьи вместе с обозом, груженным столь громоздким произведением канцеляристов, отправились на место происшествия.
После долгого пути обоз остановился в корчме, и ночью – случайно ли, а может, и по злому умыслу – вспыхнул пожар, и все дело, столь мудро и казуистично построенное, сгорело. Тем все и окончилось….
Вспомнив это, Прокофий Акинфиевич забеспокоился, но с горделивым видом сказал:
– Дело мое должно решиться по указу самой государыни!
Служитель построжал.
– Ее Императорское Величество матушка-царица наша о всех подданных заботится! – торжественным тоном изрек он. – Но то надо, милый, учесть: она, матушка, одна, а нас, холопов, много!
– Это верно! – согласился Прокофий. – Но как же тогда быть?
– А быть так: ждать свой черед! В сенате делов много, и каждый указ свое исполнение имеет. Подождешь, сударь, с годик-два, тогда, может быть, и подоспеет твоя пора!
Служитель отвернулся к окну, за которым над адмиралтейским садом кружилось воронье. Прокофий тихонько подошел к старику, тронул его за плечо:
– Скажи-ка, служивый, где та тропочка, по которой можно скорее прийти к развязке нашего узелка?
Служитель помедлил ответом, вынул табакерку, заправил в нос понюшку табаку, чихнул.
– С этого, сударь, и начинать надо было! – после раздумья сказал старик. – Перво-наперво эта тропочка начинается от сего места, а дальше она побежит к начальнику канцелярии…
Он замолчал и скромно опустил глаза.
– Ох, грехи наши тяжкие! – вздохнул старик. – Беда мне, сударь, с вами. Но что делать, такой добрый у меня характер…
– В долгу не останусь, ей-ей! – тихо посулил Демидов. – Научи только!
– А ты приходи завтра да захвати лепту на воспитание сирот. Их превосходительство попечитель сиротского дома. Ах, господи, сколько хлопот у него! Ну, иди, иди с богом! Завтра приходи, там видно будет!
Прокофий потихоньку выбрался из приемной и заторопился домой…
На другой день Демидов явился в сенат и вручил седенькому служителю серебряный отцовский рубль.
– Допусти без доклада! – указал он на дверь кабинета.
Старичок попробовал рубль на зубок.
– Добр целковый! – восхищенно покрутил он головой. – Иди, что ж поделаешь…
Прокофий тихонько приоткрыл дверь и юркнул в кабинет. Учтиво склонился перед начальником. Высокий, с лицом, обрамленным седыми баками, тот сердито набросился на Демидова:
– Кто вы такой, сударь? Как сюда попали?
– Виноват, ваше превосходительство! – почтительно изогнулся Демидов. – Казните, но выслушайте! – Он быстро подошел к столу и выложил тугой мешочек. – Наслышан я, что вы изволите состоять попечителем сиротского дома. Как не порадеть о бедных малютках!
– Позволите, кто вы? – удивленно посмотрел на посетителя чиновник.
– Ваше превосходительство, умилен, весьма умилен вашей опекой над несчастными. Во Святом Писании сказано… Ах, ваше превосходительство, льщу себя надеждой быть полезным государству российскому!