Джеана почти никогда не обращала внимания на подобные вещи, как и на все другие нюансы дипломатии и войны. У ее народа была пословица: «Куда бы ни дул ветер, дождь прольется на киндатов». И пословица эта довольно точно отражала ее чувства.
После сокрушительного, эхом отозвавшегося по всему миру падения Халифата в Силвенесе пятнадцать лет назад Аль-Рассан постоянно менял союзников, порою несколько раз в год, так как мелкие правители возносились на свои престолы и падали с них с ошеломляющей регулярностью. Столь же неясным было положение на севере, за ничейной землей, где джадиты, правители Вальедо, Руэнды и Халоньи – двое уцелевших сыновей и брат Санчо Толстого, – плели интриги и воевали друг с другом. Джеана давно уже решила, что будет пустой тратой времени пытаться уследить за тем, кто из бывших рабов сел на трон или какой правитель отравил своего брата.
На базарной площади становилось все жарче, по мере того как солнце ползло вверх по голубому небу. Не стоило удивляться: середина лета в Фезане всегда была жаркой. Джеана промокнула лоб платком из муслина и заставила себя сосредоточиться на работе. Медицине ее обучали, медицину она любила, медицина была ее убежищем среди хаоса, связующим звеном между ней и отцом, отныне и до конца жизни.
Первым в очереди робко стоял кожевник, которого она не знала. Вместо флакона он держал в руках щербатый глиняный кувшин. Он положил рядом с ней на стойку грязную монету и виновато сморщил лицо, протягивая ей кувшин.
– Извините, – прошептал он едва слышным в шуме голосом. – Больше у нас ничего подходящего нет. Это моча моего сына. Ему восемь лет. Он нездоров.
Велас из-за ее спины незаметно взял монету; сэр Реццони учил, что для лекаря считается дурным тоном прикасаться к вознаграждению. «Для этого существуют слуги», – ядовито добавлял он. Он был не только ее первым учителем, но и ее первым любовником, когда она жила и училась вдали от дома, в Батиаре. Он переспал почти со всеми своими ученицами, а также, по слухам, с некоторыми из учеников. У него были жена и три юные дочери, которые его обожали. Сложный, блестящий, сердитый мужчина, сэр Реццони. Но к ней он был по-своему добр из уважения к Исхаку.
Джеана ободряюще улыбнулась кожевнику.
– Не имеет значения, в каком сосуде ты принес мочу. Не извиняйся.
Судя по цвету его кожи, он был джадитом с севера, который жил здесь потому, что в Аль-Рассане имелось больше работы для искусных ремесленников. Вполне возможно, он был новообращенным. Ашариты не требовали перехода в их веру, но бремя налогов для киндатов и джадитов служило большим стимулом, чтобы уверовать в видения Ашара Мудрого в пустыне.
Она перелила образец мочи из щербатого кувшина в роскошный флакон отца, дар благодарного владыки, чей наследник сегодня прибыл сюда, чтобы отпраздновать событие, которое еще больше утверждало власть Картады над гордой Фезаной. В то загруженное работой утро у Джеаны оставалось мало времени для размышлений об иронии событий, но эти мысли всплывали сами собой: так был устроен ее мозг.
Когда жидкость оказалась во флаконе, она увидела, что моча сына кожевника имеет явственный розовый оттенок. Она покачала флакон на свету: цвет был слишком близок к красному и внушал опасения. У ребенка жар, а что еще – судить трудно.
– Велас, – тихо сказала Джеана, – смешай полынную водку с четвертью мяты. И каплю сладкой настойки для вкуса. – Она услышала, как слуга отошел в глубину палатки, чтобы приготовить лекарство.
У кожевника она спросила:
– Твой сын горячий на ощупь?
Тот закивал с тревогой.
– И сухой. Он очень сухой, доктор. Ему трудно глотать пищу.
– Это неудивительно. Дай ему лекарство, которое мы приготовим. Половину – когда придешь домой, а половину – на закате. Тебе понятно? – отрывисто проговорила она. Мужчина кивнул. Этот вопрос был необходим: некоторые пациенты, особенно джадиты из сельской местности на севере, не имели представления о долях. Для таких Велас готовил два отдельных пузырька.
– Сегодня давай ему только горячий суп, понемногу зараз, и сок яблок, если сможешь. Заставь его выпить все это, даже если ему не хочется. Возможно, позже его стошнит: пусть это тебя не пугает, если только в рвоте не появится кровь. Если кровь появится, немедленно пошли за мной. Если нет, продолжай давать ему суп и сок до наступления ночи. Если твой сын сухой и горячий, они ему необходимы, понятно? – Мужчина снова закивал, сосредоточенно хмуря лоб. – Перед тем как уйдешь, расскажи Веласу, как добраться до твоего дома. Завтра утром я приду посмотреть на больного.
Облегчение кожевника было очевидным, но вскоре он снова заколебался:
– Доктор, простите меня. У нас нет денег на оплату вашего посещения.
Джеана поморщилась. Возможно, он не был новообращенным и влачил бремя налогов, не отказавшись от своего поклонения богу-солнцу, Джаду. Но кто она такая, чтобы рассуждать о свободе совести? Почти треть ее собственных заработков уходила на уплату налога киндатов, а она не причисляла себя к религиозным людям. Немногие лекари были религиозными. Другое дело – гордость. Киндаты были странниками – так они называли себя в честь двух лун, блуждающих по ночному небу среди звезд, и, с точки зрения Джеаны, они не для того забрались так далеко за столько тысячелетий, чтобы закончить свою долгую историю здесь, в Аль-Рассане. Если этот джадит испытывал те же чувства к своему богу, она могла его понять.
– Вопрос с оплатой мы уладим, когда подойдет время. Сейчас же вопрос в том, нужно ли сделать ребенку кровопускание, а отсюда, с базарной площади, мне это понять трудновато.
Она услышала смех из очереди у палатки. Но проигнорировала его и заговорила помягче. Лекари-киндаты имели репутацию самых дорогих на полуострове. «И вполне заслуженно, – подумала Джеана. – Мы единственные, кто хоть что-то знает. Но с моей стороны нехорошо упрекать людей за тревогу об оплате».
– Не бойся, – улыбнулась она кожевнику. – Я не оберу тебя и твоего мальчика до нитки.
На этот раз рассмеялись все. Ее отец всегда говорил, что половина успеха лекаря в том, чтобы заставить пациента в него поверить. Джеана обнаружила, что смех определенного рода помогает в этом. Он внушает чувство уверенности.
– Узнай положение обеих лун и Высших Звезд в час его рождения. Если я буду пускать ему кровь, то мне нужно высчитать подходящее время.
– Моя жена знает, – прошептал мужчина. – Спасибо. Спасибо, доктор.
– До завтра, – быстро сказала она.
Велас появился из глубины палатки с лекарством в руках, вручил его кожевнику и забрал ее флакон, чтобы опустошить его в ведро рядом со стойкой. Кожевник остановился возле него, нервным шепотом объясняя, как их завтра найти.
– Кто следующий? – спросила Джеана, снова поднимая взгляд.
Теперь на базаре было очень много наемников правителя Альмалика. Русые гиганты с севера, из далекого Карша или Валески, или еще более грозные воины племен мувардийцев, доставленные через пролив с песков Маджрити, с закрытой нижней половиной лица и непроницаемыми черными глазами, в которых ясно читалось лишь презрение.
Почти наверняка это была намеренная демонстрация силы Картады. Вероятно, по всему городу ходили воины, получившие приказ оставаться на виду. Она запоздало вспомнила, что слышала, будто принц приехал два дня назад в сопровождении пятисот солдат. Слишком много для официального визита. С пятьюстами хорошими воинами можно захватить небольшой город или совершить крупный набег через тагру – ничейную землю.
Солдаты здесь были необходимы. Нынешний правитель Фезаны, опирающийся на постоянную армию, был марионеткой Альмалика. Войска наемников находились в городе под предлогом защиты от вторжений со стороны государств джадитов или разбойничьих банд, бесчинствующих в селах. На деле же их присутствие было единственным фактором, удерживающим город от нового мятежа. А теперь, после пристройки нового крыла к замку, этих вояк станет еще больше.