– Уже пора?
– Нет, еще полчаса в вашем распоряжении.
На столе валялись исписанные листки бумаги – очевидно, разрозненные страницы длинного письма. Не без труда подобрав их по порядку – на последних страницах строчки были очень размашистые и неразборчивые, – он придвинул настольную лампу, свет которой с наступающим утром постепенно тускнел, нацарапал внизу свою подпись, затолкал послание в конверт и вручил Эйбу со словами:
– Моей жене.
– Пойдите суньте голову под кран с холодной водой, – посоветовал ему Эйб.
– Вы думаете, нужно? – неуверенно спросил Маккиско. – Я бы не хотел совсем протрезвиться.
– Да на вас смотреть страшно.
Маккиско покорно поплелся в ванную.
– Мои дела остаются в жутком беспорядке! – крикнул он оттуда. – Не знаю, как Вайолет доберется домой, в Америку. Я даже не застрахован. Все как-то руки не доходили.
– Не мелите вздор, через час вы благополучно будете завтракать в отеле.
– Да, да, конечно.
Он вернулся с мокрыми волосами и недоуменно посмотрел на Розмэри, будто впервые ее увидел. Вдруг его глаза помутнели от слез.
– Мой роман так и не будет дописан. Вот что для меня самое тяжелое. Вы ко мне плохо относитесь, – обратился он к Розмэри, – но тут уж ничего не поделаешь. Я прежде всего – писатель. – Он как-то уныло икнул и помотал головой с безнадежным видом. – Я много ошибался в своей жизни – очень много. Но я был одним из самых выдающихся – в некотором роде…
Он не договорил и стал сосать потухшую сигарету.
– Я к вам очень хорошо отношусь, – сказала Розмэри, – но мне не нравится вся эта история с дуэлью.
– Да, надо было просто избить его как следует, но сделанного не вернешь. Я дал себя спровоцировать на поступок, которого не имел права совершать. Я чересчур вспыльчив…
Он внимательно посмотрел на Эйба, словно ожидая возражений с его стороны. Потом с судорожным смешком опять поднес к губам сигарету. Было слышно, как он учащенно дышит.
– Беда в том, что я сам заговорил о дуэли. Если б еще Вайолет смолчала, я бы сумел все уладить. Конечно, еще и сейчас не поздно – можно взять и уехать или обратить все в шутку. Но, боюсь, Вайолет тогда перестанет уважать меня.
– Вовсе нет, – сказала Розмэри. – Она даже станет уважать вас больше.
– Вы не знаете Вайолет. Если она чувствует себя в чем-то сильнее другого, она может быть очень жестокой. Мы женаты двенадцать лет, была у нас дочка, она умерла, когда ей шел восьмой год, а потом – знаете, как оно бывает в таких случаях. Мы оба стали кое-что позволять себе на стороне, не то чтобы всерьез, но все-таки это нас отдаляло друг от друга. А вчера она меня там обозвала трусом.
Розмэри, смущенная, молчала.
– Ладно, постараемся, чтобы все обошлось без последствий, – сказал Эйб и открыл большой кожаный футляр. – Вот дуэльные пистолеты Барбана – я прихватил их, чтобы вы могли заранее с ними освоиться. Он всегда возит их в своем чемодане. – Эйб взял один из пистолетов и взвесил на руке. Розмэри испуганно вскрикнула, а Маккиско с явной опаской уставился на это архаическое оружие.
– Неужели, чтобы нам обменяться выстрелами, нужны пистолеты сорок пятого калибра?
– Не знаю, – безжалостно сказал Эйб. – Считается, что из длинноствольного пистолета удобнее целиться.
– А с какого расстояния? – спросил Маккиско.
– Я разузнал все порядки. Если цель поединка – лишить противника жизни, назначают восемь шагов, если хотят выместить на нем разгоревшуюся злобу – двадцать, а если речь идет только о защите чести – сорок. Мы с секундантом Томми порешили на сорока.
– Хорошо.
– Интересная дуэль описана в одной повести Пушкина[6], – вспомнил Эйб. – Противники стояли оба на краю пропасти, так что даже получивший пустяковую рану должен был погибнуть.
Этот экскурс в историю литературы, видимо, не дошел до Маккиско, он недоуменно посмотрел на Эйба и спросил:
– Что-что?
– Не хотите ли разок окунуться в море – это вас освежит.
– Нет, нет, мне не до купанья. – Он вздохнул. – Я ничего не понимаю, – сказал он. – Зачем я это делаю?
Впервые в жизни ему приходилось что-то делать. Он был из тех людей, для которых чувственный мир не существует, и, очутившись перед конкретным фактом, он совершенно растерялся.
– Что ж, будем собираться, – видя его состояние, сказал Эйб.
– Хорошо. – Он отхлебнул порядочный глоток бренди, сунул фляжку в карман и спросил, как-то дико поводя глазами: – А вдруг я убью его – меня тогда посадят в тюрьму?
– Я вас переброшу через итальянскую границу.
Он оглянулся на Розмэри, потом сказал Эйбу виноватым тоном:
– Прежде чем идти, я бы хотел кое о чем поговорить с вами наедине.
– Я надеюсь, что ни один из вас не будет ранен, – сказала Розмэри. – Эта дуэль – ужасная глупость, и нужно постараться, чтобы она не состоялась.
XI
Внизу, в пустынном вестибюле, Розмэри встретила Кампиона.
– Я видел, как вы пошли наверх, – заговорил он возбужденно. – Ну, как там Маккиско? Когда состоится дуэль?
– Не знаю. – Ей не понравился его тон – словно речь шла о цирковом представлении с Маккиско в амплуа трагического клоуна.
– Поедемте со мной. Я заказал машину в отеле, – сказал он так, как говорят: «У меня есть лишний билет».
– Спасибо, не хочется.
– А почему? Я бы ни за что не согласился пропустить такое событие, хоть это наверняка сократит мою жизнь на несколько лет. Мы можем остановить машину, не доезжая до места, и смотреть издали.
– Пригласите лучше мистера Дамфри.
Кампион выронил свой монокль, на этот раз не нашедший пристанища в курчавых зарослях, и с достоинством выпрямился.
– С ним у меня больше нет ничего общего.
– К сожалению, я никак не могу поехать. Мама будет недовольна.
Когда Розмэри вернулась к себе, в соседней комнате заскрипела кровать и сонный голос миссис Спирс спросил:
– Где ты была?
– Мне просто не спалось, и я вышла на воздух. А ты спи, мамочка.
– Иди сюда.
Догадавшись по звуку, что мать села в постели, Розмэри вошла и рассказала ей обо всем случившемся.
– А почему тебе в самом деле не поехать? – сказала миссис Спирс. – Ведь можно оставаться на расстоянии, а потом, в случае чего твоя помощь очень пригодится.
Розмэри колебалась – ей неприятно было вообразить себя глазеющей на подобное зрелище, но у миссис Спирс мысли еще путались со сна, и из ее прошлого докторской жены наплывали воспоминания о ночных вызовах на место катастрофы или к постели умирающего.
– Мне хочется, чтобы ты сама, без меня, решала, куда тебе идти и что делать, – делала же ты для рекламных трюков Рэйни многое, что было потруднее.
Розмэри по-прежнему казалось, что ехать ей незачем, но она повиновалась отчетливому, твердому голосу матери – как повиновалась в двенадцать лет, когда этот же голос велел ей войти в театр «Одеон» с артистического подъезда и потом ласково поздравил ее с удачей.
Выйдя на крыльцо, Розмэри увидела, как отъехал автомобиль, увозивший Маккиско и Эйба, и облегченно вздохнула, но тут из-за угла выкатилась машина отеля. Восторженно пискнув, Луис Кампион втащил Розмэри на сиденье рядом с собой.
– Я нарочно выжидал, боялся, вдруг они не позволят нам ехать. А я, видите, и киноаппарат прихватил.
Она усмехнулась, не зная, что сказать. Он был до того отвратителен, что уже не внушал и отвращения, просто воспринимался как нелюдь.
– Почему миссис Маккиско невзлюбила Дайверов? – спросила она. – Они были так любезны к ней.
– При чем тут «невзлюбила»? Она там что-то такое увидела. А что, мы так и не узнали из-за Барбана.
– Значит, не это вас так расстроило?
– Ну что вы. – Его голос дрогнул. – То случилось после нашего возвращения в отель. Но теперь мне уже все равно – не хочу больше и думать об этом.
Следом за машиной Эйба они выехали на береговое шоссе, миновали Жуан-ле-Пэн с остовом строящегося здания казино и поехали дальше на восток. Был пятый час утра, и под серо-голубым небом уже выходили, поскрипывая, в море первые рыбачьи лодки. Немного спустя обе машины свернули с шоссе влево и стали удаляться от моря.