Неохотно, с бесконечной медлительностью Ранд принялся разрывать связь с саидин, сбрасывая ее объятия, словно отказываясь от дыхания, дарящего ему жизнь. Ночь показалась серой. Тени утратили неизмеримую резкость своих границ, размылись, сливаясь вместе.
Где-то в отдалении, на западе, завыла собака – захлебывающийся плач в безмолвной ночи.
Ранд медленно поднял голову. Он стал вглядываться в ту сторону, как будто, если б постарался, сумел бы разглядеть пса.
Первой собаке ответила другая, затем залилась воем третья, потом послышалось еще два отклика в унисон; все они раздавались с разных направлений, но все – к западу от того места, где находился Ранд.
– Преследуй меня, – прорычал он. – Трави, коли хочешь. Но я добыча не из легких. Теперь уже нет!
Оттолкнувшись от дерева, он перешел вброд мелкий ручей с обжигающе-ледяной водой, а затем размеренным быстрым шагом направился на восток. Холодная вода залила сапоги, рана в боку болела – ни на то, ни на другое Ранд не обращал внимания. Ночь у него за спиной вновь была тиха, но и эта тишина была ему безразлична.
«Охоться на меня. Я тоже могу поохотиться. Я – добыча не из легких».
Глава 10. Тайны
Забыв на мгновение о спутниках, Эгвейн ал’Вир привстала в стременах в надежде уловить взглядом далекий еще Тар Валон, но увидеть сумела лишь нечто смутное, блеснувшее белым в лучах утреннего солнца. И все же именно там и должен стоять на острове город. Одинокий пик с обломанной вершиной, который называли Драконовой горой, возвышался посреди холмистой равнины; он вырос на горизонте еще вчера во второй половине дня, ближе к вечеру, и находился он на ближнем берегу реки Эринин, по эту сторону от Тар Валона. Эта гора и служила своеобразным ориентиром – один-единственный сломанный клык, торчащий над невысокими холмами и равнинами, – который легко заметить за много миль и который не составляет труда обойти, – и так поступают все, даже те, кто направляется в Тар Валон.
Говорили, будто Драконова гора высится на том месте, где погиб Льюс Тэрин Убийца Родичей; упоминалось о горе и в других преданиях, в словах пророчеств и предостережений. Так что весомых причин держаться подальше от ее черных склонов хватало с лихвой.
У Эгвейн имелась причина не сворачивать со своего пути, и не одна. Лишь в Тар Валоне могла она получить должное обучение, столь ей необходимое.
«Больше на меня никогда не наденут ошейник! – Эту мысль Эгвейн погнала прочь, но та подкралась к ней в ином обличье. – Никогда больше я не утрачу свободу!»
В Тар Валоне Анайя вновь примется проверять ее сновидения; Айз Седай наверняка этого пожелает, хоть и не сумела найти убедительного подтверждения своей догадки, что Эгвейн – сновидица. Сны Эгвейн стали тревожны с той поры, как девушка покинула равнину Алмот. Помимо снов о шончан – от них она по-прежнему просыпалась в холодном поту, – она все чаще и чаще видела сны о Ранде. Ранд бежит. Бежит к чему-то, но в то же время от чего-то и убегает.
Она во все глаза всматривалась туда, где должен был появиться Тар Валон. Наверняка Анайя там будет. «Наверное, и Галад тоже там». Против воли Эгвейн покраснела и напрочь изгнала Галада из своих мыслей. «Думай о погоде. Думай о чем-нибудь другом. Свет, как же сегодня тепло!»
Сейчас, в начале года, когда память о зиме была совсем свежа, Драконова гора все еще оставалась увенчана белым, но здесь, на равнине, снега уже таяли. Ранние всходы проклюнулись сквозь бурый покров прошлогодних трав, а там, где деревья взобрались на пологие холмы, показывались кое-где первые рыжеватые росточки. После проведенной в пути зимы, когда лошади, увязая по брюхо в сугробах, успевали от рассвета до заката пройти меньше, чем Эгвейн при хорошей погоде могла проделать на своих двоих к полудню, когда путники нередко по несколько дней оставались заперты метелью в лагере или какой-нибудь деревне, признаки наступающей весны радовали глаз.
Откинув за спину сковывающий движения плотный шерстяной плащ, Эгвейн позволила себе опуститься в седло с высокой задней лукой и нетерпеливым жестом оправила юбку. Ее темные глаза наполнились отвращением. Долго, слишком уж долго девушка носила это платье, собственноручно перешитое ею в наряд, пригодный для верховой езды, однако второе ее – и единственное запасное – платье дорожная грязь испачкала еще больше. И вдобавок оно было того же темно-серого цвета – цвета, в который облачали обузданных. В начале их пути к Тар Валону, многие недели назад, выбор в одежде был небогат: либо темно-серое, либо вообще ничего.
– Клянусь, Бела, я никогда больше не надену серого, – сказала Эгвейн своей мохнатой лошадке, поглаживая той гриву.
«Хотя вряд ли у меня будет большой выбор, когда мы вернемся в Белую Башню», – подумала девушка. В Башне всем послушницам положено носить белое.
– Снова сама с собой болтаешь? – спросила Найнив, подъезжая поближе к Эгвейн на своем гнедом мерине. Всадницы, обе одного роста, и одеты были тоже одинаково; лишь из-за разницы в стати их лошадей бывшая Мудрая Эмондова Луга казалась на голову выше. Найнив хмурилась и подергивала свою толстую темную косу, свисающую у нее с плеча, как привыкла делать в минуты волнения или беспокойства, да еще когда собиралась упрямиться пуще обычного. Кольцо Великого Змея на пальце выдавало в девушке одну из принятых – еще не полноправная Айз Седай, но на широкий шаг ближе к ним, чем Эгвейн. – Лучше тебе смотреть в оба.
Эгвейн придержала на языке реплику, что она, мол, и так смотрела в оба на Тар Валон. «Неужели Найнив думает, будто я встала в стременах оттого, что мне не нравится седло?» Частенько Найнив словно бы забывала, что она больше не Мудрая Эмондова Луга, а Эгвейн уже совсем не ребенок. «Но она носит кольцо, а я нет – пока что! – и для нее это значит, что ничего не изменилось!»
– Тебя не удивляет, как Морейн обращается с Ланом? – спросила Эгвейн сладеньким голоском и испытала мимолетное наслаждение, заметив, с какой силой и резкостью Найнив дернула себя за косу. Однако удовольствие от колкости быстро угасло. Не в природе Эгвейн было отпускать язвительные остроты, к тому же она знала, что чувства Найнив к Лану ныне подобны моткам пряжи после того, как в корзинке с рукоделием порезвился котенок. Но Лан – не котенок, и Найнив стоило бы как-то разобраться в своих отношениях с этим мужчиной, пока его упрямое до глупости благородство не сведет ее с ума настолько, что она же Лана и прикончит.
Всего путников было шестеро, все одеты достаточно скромно, чтобы не выделяться в попутных деревнях и городках, и все же, похоже, более странный отряд в последнее время не пересекал Каралейнскую степь: четыре женщины, а один из мужчин лежал в носилках, подвешенных между двумя лошадьми. Лошади с носилками, помимо того, везли легкие тюки, а еще съестные припасы, без которых не обойтись на длинных переходах между деревнями на том пути, каким они двигались.
«Шесть человек, – размышляла Эгвейн, – но сколько же у них секретов?» Не одну тайну они разделяли, причем и такие, какие, возможно, придется хранить даже в Белой Башне. «Как просто жилось мне дома!»
– Найнив, как ты считаешь, с Рандом все в порядке? – спросила Эгвейн и поторопилась добавить: – И с Перрином.
Она не могла позволить себе и дальше делать вид, будто в один прекрасный день выйдет за Ранда замуж; теперь это нельзя считать ничем иным, кроме как притворством. Девушке самой не нравилось такое положение – она еще не полностью с ним смирилась, – но она отдавала себе в этом отчет.
– Ты о своих сновидениях? Они снова тебя тревожат? – Голос Найнив прозвучал обеспокоенно, но Эгвейн была не расположена к проявлениям сочувствия.