Как интересно, сказал профессор.
Наконец он положил кусочек моркови в рот, а затем наклонился вперед и посмотрел на свою новую подружку.
Уоткин проиграл, произнес он. На этот раз самое распоследнее из последних мест достается моркови. Мне жаль, Уоткин, но каким бы противным вы ни были, морковь сегодня бьет все мировые рекорды она отвратительна.
Девочка хихикнула на этот раз гораздо непринужденнее и улыбнулась Уоткину. Тот изо всех сил старался не вскипеть, но было совершенно очевидно, что сносить насмешки он не привык.
Пожалуйста, папа, можно сейчас?
Вместе с только что обретенной хотя и слабой уверенностью в себе к ней вернулся и голос.
Потом, не уступал отец.
Уже и так много времени прошло. Я засекала.
Но Отец засомневался и тотчас проиграл.
Мы были в Греции, тихим, благоговейным голосом произнесла девочка.
О, в самом деле? Уоткин слегка кивнул. Хорошо. В каком-то особом месте или вообще в Греции?
На острове Патмос, воодушевилась она. Там очень красиво. Мне кажется, Патмос самое прекрасное место на земле. Вот только паромы никогда не ходят по расписанию. Никогда. Я засекала время. Мы опоздали на самолет, но это ничего.
Ага, на Патмосе, понятно. Новость Уоткина явно заинтересовала. Как вы, наверное, догадываетесь, юная леди, грекам недостаточно, что величайшая из культур античного мира обязана своим возникновением им, поэтому они решили взять на себя труд создать и в нашем веке самый грандиозный, можно даже сказать, единственный продукт творческого воображения. Разумеется, я говорю о расписании паромов в Греции. Впечатляющее творение. Любой, кто путешествовал по Эгейскому морю, это подтвердит. Хм, да Я так думаю.
Девочка нахмурила брови:
Я нашла вазу
Ничего интересного, торопливо перебил ее отец. Вы ведь знаете, как это происходит. Каждый, кто впервые приезжает в Грецию, думает, что он сделал открытие. Ха-ха
Сидящие за столом закивали. Как ни жаль, но с этим трудно было не согласиться.
Я нашла ее в гавани, в воде, не сдавалась девочка. Пока мы дожидались этого чертова парома.
Сара! Прекрати
Ты сам так говорил. Даже еще хуже. Ты называл паром такими словами, которых я не знаю. Я подумала: если здесь соберутся умные люди, то, может, кто-нибудь скажет, правда ли это настоящая древнегреческая ваза или нет. По-моему, она очень старая. Давай достанем ее, папа.
Отец обреченно пожал плечами и начал шарить у себя под стулом.
А знаете ли вы, юная леди, что на Патмосе написан «Апокалипсис»? Правда, правда. Святым Иоанном Богословом. По-моему, книгу определенно писали в ожидании парома. Да-да. Ведь в начале автор словно пребывает в состоянии задумчивости, как будто приготовился впустую потратить время, скучает в ожидании чего-то и пытается чем-то себя занять, но затем отчаяние доходит до предела, до галлюцинаций. Мне кажется, все это очень располагает к размышлениям. Возможно, когда-нибудь вы об этом напишете.
Она смотрела на него как на сумасшедшего.
А вот и ваза, сказал ее отец и неуклюже водрузил сосуд на стол. Как видите, ничего особенного. Девочке всего шесть лет, добавил он, натянуто улыбаясь. Да, малышка?
Семь, отозвалась Сара.
Семь, отозвалась Сара.
Ваза представляла собой небольшой, округлой формы сосуд около пяти дюймов в высоту и четырех дюймов в самом широком месте, с очень узким, коротким горлышком. Почти наполовину его покрывал слой спекшейся земли, на свободных же от грязи участках просматривалась шершавая красноватая поверхность.
Сара взяла вазу и протянула сидящему справа от нее преподавателю.
Вы, кажется, умный, обратилась она к нему. Скажите, что вы думаете?
Тот взял вазу в руки и с надменным видом перевернул вверх донышком.
Уверен, если соскоблить отсюда грязь, заметил он с легкой иронией, мы увидим надпись «Сделано в Бирмингеме».
Значит, ваза старая, принужденно усмехнувшись, вставил отец Сары. Там уже давным-давно ничего не производят.
В любом случае, отозвался преподаватель, в этом деле я не специалист. Я занимаюсь молекулярной биологией. Кто еще желает взглянуть?
Этот вопрос не встретил особого энтузиазма, однако сосуд все же пошел по рукам и достиг дальнего конца стола. Его разглядывали так и сяк сквозь толстые линзы, очки в роговой оправе, очки-полумесяцы, на него, близоруко щурясь, смотрели те, кто забыл очки в кармане другого костюма, а теперь, вспомнив об этом, вдруг встревожился, как бы костюм не отдали в чистку. Никто не знал, сколько вазе лет, и никого это особо не беспокоило. На лице девочки вновь проступило уныние.
Пни трухлявые, буркнул профессор, опять взял серебряную солонку и вытянул вперед руку. Юная леди! обратился он к девочке.
О, только не это, зашипел археолог Коули, откинулся на спинку стула и прикрыл ладонями уши.
Юная леди, повторил профессор, видите, вот обычная серебряная солонка. И обычная шапка.
Нет у вас никакой шапки, угрюмо бросила девочка.
Ой, одну секундочку.
Профессор ненадолго вышел и вернулся со своей красной лыжной шапочкой.
Видите, снова сказал он, вот обычная серебряная солонка. А вот обычная шерстяная шапка. Я кладу солонку в шапку, вот так, и передаю вам. Следующая часть фокуса целиком и полностью зависит от вас, юная леди.