В этот день он не говорил ни с кем, да никто и не обращался к нему.
Вскоре весь лагерь уже знал о несчастном закладе и проигрыше. Некоторые соболезнующе качали головой, другие исподтишка насмехались над дядей. Уважение, которое снискал к себе Раскатистый Гром за последние дни, развеялось как дым. Под вечер дядя ушел далеко за лагерь и уселся на высоком берегу Миссури. Вид его выражал печальную подавленность. Много часов просидел он так, потупившись, глядя в землю. Только поздно ночью он вернулся в вигвам, никем не замеченный.
На следующее утро дядя поднялся повеселевший. В глазах его светилась решимость. Он привел в порядок ружье и велел жене приготовить на продажу новую связку шкурок.
— Ты опять идешь в поселок? — забеспокоилась жена.
— Иду, — проворчал дядя. — Не заботься обо мне. Ничего плохого не случится.
— Не заходи к этому дьяволу Смиту.
— Как раз к нему и иду!
— Не пей сегодня!
— Буду пить! Не голоси!
Дядя ушел. Все шло почти так же, как и накануне. Раскатистый Гром заглядывал то в одну, то в другую лавку, неторопливо торговался, но так и не продал шкурки и в конце концов явился к Смиту. Как и вчера, он бросил на прилавок всю связку, а ружье приставил в углу к стене.
— Хелло, дорогой оборванец! — обрадовался Смит при виде Раскатистого Грома. — Может, опять побьемся об заклад, а?
— Goddam you, не подбивай меня! — скрипнул зубами дядя и тяжело опустился на скамью.
— Ты здорово устал, Раскатистый Гром! — с явно наигранным сочувствием заметил торговец.
— Устал, это правда.
— Наверно, баба уши тебе прожужжала упреками, а? Но против твоей усталости есть хорошее средство — стаканчик рома. Хотя я искренне советую тебе — не пей!
— Как раз на зло тебе выпью! Налей! — потребовал Раскатистый Гром.
Смит смиренно поднял глаза к небу и воскликнул:
— Бог свидетель и вы, джентльмены, что я уговаривал его не пить! Но он требует рома…
В магазине толпились белые трапперы. Торговец налил стаканчик и поставил его перед дядей. На этот раз тот выложил долларовую бумажку:
— Сдачи не надо. Оставь ее на будущее.
— Как прикажешь.
Смит осмотрел шкурки и как ни в чем не бывало спросил:
— Сколько хочешь?
— Тебе не продам.
— Даю пятьдесят.
— Нет!
— Олл раит, олл райт! — И Смит отошел с преувеличенно-покровительственной миной, какая бывает у взрослых, когда они имеют дело с расшалившимися детьми.
Магазин наполнился новыми посетителями; люди приходили за покупками, либо просто выпить стопку виски, поболтать, услышать новости. Многие были здесь и вчера. Узнав дядю, они приветствовали его насмешливым: «Хелло, мазила!» Дядя, как всегда, с удовольствием наблюдал оживленную сутолоку в лавке. После второго стаканчика рома он расположился полулежа на скамье и с ничего не выражающей улыбкой на лице продолжал смотреть и слушать. Про свои шкурки и ружье он, казалось, совершенно забыл.
— Ну как, лучше чувствуешь себя? — окликнул Смит. — Много лучше… — признался Раскатистый Гром с
таким искренним вздохом, что все засмеялись.
— Может быть, хочешь еще стаканчик? Я не настаиваю, но тебе еще причитается сдача с доллара…
— Тогда налей! — как бы не в силах устоять против соблазна, ответил дядя.
В магазин вошли несколько человек из нашего лагеря; они старались уговорить дядю не пить больше. Похоже было на то, что у него уже шумело в голове — таким неуверенным голосом он успокаивал их. Потом, подмигнув, дядя попросил наших побыть подольше в лавке. Они решили остаться и последить за Раскатистым Громом, чтобы не произошло скандала.
Дядя осушил третий стаканчик. В это время Смит завел с трапперами разговор о пьянстве индейцев.