Не выдашь меня?
— Нет! — ответил я.
Брат уже собрался выполнить свое намерение. Но тут я подумал об отце.
— Подожди! — остановил я брата. — Придет отец. Он, наверно, спросит, как было… Что мы ему скажем?
— Скажем, что…
— Что? Что ты скажешь ему?
— Скажу…
Мы словно уперлись в каменную стену. Отец был для нас чуть ли не божеством. Я вспомнил недавние события. Сколько я испытал стыда и страха, когда два дня скрывал свой позорный поступок — надругательство над трупами врагов! Какая это была пытка!
— Нет! — крикнул я так громко, что брат невольно вздрогнул. — Не делай этого.
— Почему? — спросил он, но было видно, что и его одолевают сомнения.
— Мы не можем лгать!
Сильный Голос ничего не сказал. Я тоже. Мне вспомнились слова матери, сказанные несколько дней назад, и я с серьезностью мудреца повторил их:
— Кто хочет стать великим воином, тот должен ненавидеть ложь!
— Верно, — вполголоса подтвердил брат.
Мы успокоились и покорились судьбе. Стрелы, торчащие в теле бизона, уже не вызывали в нас такого стыда. И тут издалека донесся окрик, привлекший наше внимание.
— Отец! — вскрикнули мы разом и замахали руками.
Обеспокоенный нашим отсутствием, отец стал искать нас. Когда он подъехал, мы встревожились: что скажет он, когда увидит столько стрел?
Но отец даже не смотрел на нас. Его взгляд впился в мертвого бизона.
— Ого-го! — крикнул он, и это прозвучало как одобрение.
Отец подошел к туше. Глаза его горели, в них не было и тени недовольства. С добросовестностью судьи он осматривал каждую стрелу, торчащую в теле бизона, и вполголоса считал:
— Одна… вторая… третья… четвертая…
Чувствуя свою вину, брат насупился. Мне хотелось его утешить, и я украдкой пожал ему руку.
— …пятая… — продолжал считать отец, — шестая… А это что такое?
— Это… Это… моя… — заикаясь, пробормотал я.
— Даже и ты, карапуз? — весело переспросил отец.
Тут он заметил наши печальные лица и удивленно посмотрел на обоих:
— Что же вы стоите, словно вас поразило какое-то горе? Ну, говорите!
— Шесть стрел… — простонал Сильный Голос.
— Ах ты, милый глупыш! — рассмеялся отец. — Да знаешь ли ты, сколько мне потребовалось стрел на моего первого бизона? О-дин-на-дцать!.. Шесть стрел — это почетно!
Он схватил нас за руки, и мы втроем закружились в победной пляске вокруг бизона. Стало тепло на душе, сердца наши замирали от радости. Мы плясали.
Отец певуче тянул:
— Шесть стрел — хо-хо, шесть стрел!.. Крепкий охотник выйдет из этого парня, хо-хо, он выпустил только шесть стрел! Он будет хорошим воином, хо-хо!..
Но брат по-прежнему был мрачен.
— Отец! — сказал он. — Я должен признаться: я хотел солгать…
И он рассказал всю историю: как собирался вытащить стрелы из убитого бизона и засыпать раны землей, как я воспротивился этому, сказав, что надо ненавидеть ложь…
Отец внимательно выслушал брата, потом притянул меня к себе и так сильно прижал к груди, что у меня перехватило дыхание. Он отпустил меня. Наши кони стояли поблизости и мирно щипали траву.
— Нравится тебе этот буланый? — улыбаясь, спросил отец, указывая на коня, на котором я прискакал.
Я не понял, о чем идет речь.
— Нравится…
— Это твой! Дарю его тебе.
Я чуть не задохнулся от счастья. В моем возрасте у индейских мальчиков еще не было своих коней.
— Мой? — едва выговорил я. — Мой собственный конь?.. Мой насовсем?
— Да, твой.
От радости у меня кружилась голова. Я сорвался с места и теперь уже один выполнил бешеный танец вокруг мустанга, напевая и вскрикивая от возбуждения. Буланый еще был полудиким, и мне приходилось быть настороже, чтобы он ненароком не стукнул меня копытом.
Я уверен, что в этот день не было более веселой тройки всадников во всей прерии: взрослый, подросток и малыш.