Согласны?
– Ты как полагаешь, Сильвестр? – спросил Томми.
На его привлекательной, чувственной, не слишком смышленой физиономии отразилось усиленное старание понять услышанное. По-видимому, это ему не удалось, потому что взгляд его заметался, как у тонущего, который тщетно надеется, что кто-нибудь бросит ему спасательный круг. Меня охватило чувство симпатии к нему, мне стало жаль его, хотелось сказать: "Давай, парень, выплывай сам. Спасательного круга нет и не будет".
Но я ничего не сказал и только услышал, как Сильвестр Марин спросил у Ады:
– А что за вопросы?
Она перечислила. Сильвестр кивнул и сказал, что все в порядке. Томми тоже кивнул и сказал, что все отлично.
Позже в студии, когда красная секундная стрелка подошла к цифре "60", оператор двинул камеру вперед для крупного плана, четверка музыкантов заиграла, а Томми Даллас запел. Он пел свою песню "Ты и я", обращаясь к Аде и завывая по-волчьи. Она сидела выпрямившись – лицо ее выражало восхищение – и не сводила с Томми глаз, лишь время от времени бросая мимолетный взгляд на Сильвестра, причем выражение ее лица чуть менялось.
Сильвестр сидел рядом со мной за стеклянной перегородкой, не выпуская из угла рта сигары, а глаза его рыскали поочередно от Ады к Томми и обратно. Тщетно я пытался разгадать его мысли.
Томми закончил свою песню, и Ада принялась задавать ему вопросы: как мог такой певец, как вы, шериф, пренебречь своим даром и отдать себя на служение обществу, как вам нравится, шериф, быть шерифом, каким образом, шериф, вы стали певцом. Затем Томми обратился к "народу", потом снова пел, и на экране появилась реклама – упитанный кролик, превозносящий до небес продукцию своего патрона.
Сильвестр, а за ним и я встали и вошли в студию.
– Все прошло изумительно, – говорила Ада, пожимая руку Томми. – Изумительно.
– Спасибо, дорогуша, – ответил Томми и, казалось, хотел еще что-то сказать, но, увидев Сильвестра, тотчас умолк.
Сильвестр внимательно – а может, оценивающе – посмотрел на Аду.
– Надеюсь, мы снова увидимся с вами, мисс Мэлоун?
– Я тоже надеюсь, сенатор.
– Значит, договорились. – Его глаза смотрели лишь оценивающе, вожделения они не выражали. – Пойдем, Томми, – повернувшись, сказал он.
И будущий губернатор Луизианы, словно на невидимом поводке, покорно последовал за одетым в отличного покроя костюм человеком с седой шевелюрой, а за ним тяжело зашагали четверо молодцов в зеленых ковбойках и серых шляпах.
Но Томми, должно быть, все-таки ухитрился кое-что сказать Аде и почти с того дня стал настойчиво за ней ухаживать.
Вот так просто это началось, и кому было тогда догадаться, что на доске сделан очередной ход! Собственно говоря, ход этот сделала сама Ада, ибо ясно, что она с совершенно определенной целью пригласила в студию Томми Далласа. Я не хочу сказать, что у нее уже был готов тщательно разработанный план и предусмотрены все дальнейшие события. Она просто знала, какой вариант ей предстоит разыграть, и неуклонно следовала ему, но в то же время чутко реагировала на любое изменение позиции. Не размениваясь, она вела атаку только в одном направлении. Но когда я гляжу в прошлое, это приглашение Томми Далласа, как и любой другой сделанный ею ход, представляется мне точкой на вычерченной в пространстве и времени кривой, похожей на траекторию снаряда. Такой циклической параболой баллистических диаграмм мне видится ее жизнь. Возможно, жизнь любого человека вычерчивается в кривую. Меня же волнует жизнь Ады, потому что только она дорога моему сердцу.
Итак, я следил – с болью, но пристально, – как Ада шла в наступление на Томми Далласа.