«Неясное по образованию ерундá чепуха, вздор может восходить и к ярондá, и к ерондá (срв. ёра. ёрник и т. п.). Первоначальное значение могло быть: злобное вранье.
Рядом с дурандá и т. п. мы имеем тарантá, кто тараторит, тарантит; один из князей Пронских, XVI в., имел прозвание Турунтай; срв. название села близ Вологды, упоминаемое в к. XVI в, Турандаевское. По видимому, в тарантá на месте второго т первоначально было д.
Бранные слова типа дуры́нда, дурандá принадлежат не одному русск. яз: моравск. hlupanda дура, ст. чешск. Janda от Jan и др.»37.
Я давно жду вопроса от читателя: и зачем все это рассказывать? Зачем этот нафталин? Зачем семинарский жаргон первой половины XIX века? К чему словари второй половины девятнадцатого столетия и начала двадцатого? При чем здесь древние филологические труды, сквозь которые не продерешься? Может, еще во времена царя Гороха отправимся? Вот уж действительно будет ерунда с горохом! Журнал «Максим», конечно, наш современник, но и он здесь с какой стати?
Хорошие вопросы. Отвечаю.
Нужно все это по двум причинам.
Первая. История слов чрезвычайно интересная область языкознания, и отыскание истинного происхождения того или иного слова увлекательнейшее занятие. Только вот без словарей здесь не обойтись. А путешествие по словарям многим, разным, русским и иноязычным бывает утомительным. Это вульгарным этимологам легко, а настоящим любителям слова порой тяжеленько приходится. Так что мужайтесь, словоискатели!
Вторая. Все, что написано выше о слове «ерунда» кроме, разумеется, цитат из классиков, полная ерунда!
Вот так. Ломом по нафталину!
Дело в том, что этимологические словари по какой-то метафизической причине категорически игнорируют чу́дную версию происхождения «ерунды», предложенную когда-то все тем же Николаем Семеновичем Лесковым, замечательным писателем и тончайшим знатоком русского языка.
У Н. С. Лескова не просто версия у него настоящее исследование слова «ерунда», и называется оно: «Откуда пошла глаголемая ерунда, или хирунда. Из литературных воспоминаний». В виде статьи это любопытнейшее произведение было опубликовано в газете «Новости» ( 243, 3 сентября 1884 года).
Статья довольно большая, и здесь вряд ли уместно помещать ее целиком, однако главное все же воспроизведу, разумеется, с максимальной бережностью:
«Ехал я однажды домой из Москвы в Петербург. Место мое было в спальном вагоне второго класса. Сопутников у меня было полное число по количеству мест в отделении, и были они разного сана и разных лет.
Занимались мы каждый по своему влечению, тем, что кому нравилось. Я, например, читал, а два штатские господина с значительными физиономиями вели громкие разговоры об упадке нравов и вкусов в России и по временам друг на друга покрикивали:
А кто виноват?
Кроме нас троих, были еще иные три человека, которые не обременяли себя ни литературою, ни политикою, а благую часть избрали, то есть сидели за раскладным столиком и винтили.
Это были: военный генерал с недовольным лицом и запасными поперечными перемычками на погонах, пожилой московский протоиерей в зеленом триковом подряснике с малиновыми бархатными обшлагами и немецкий колбасник в куцом пиджаке, со множеством дорогих колец на толстых пальцах и с большою сердоликовою печатью на раскинутой по груди толстой панцирной часовой цепи.
Это был человек, известный всем истинным любителям и ценителям лучших ветчинных деликатесов в Москве и в Петербурге, где он начал свою блестящую колбасную карьеру и распространил ее далеко во все концы империи.
Эти три пассажира винтили безумолчно, а штатские ученого вида, перебрав множество любопытных вопросов, добрались до нигилизма и потом до сей глаголемой ерунды. Тут один из них вскрикнул: кто виноват! и начал излагать историю, как появилось это гадкое и неблагозвучное слово.
Эти три пассажира винтили безумолчно, а штатские ученого вида, перебрав множество любопытных вопросов, добрались до нигилизма и потом до сей глаголемой ерунды. Тут один из них вскрикнул: кто виноват! и начал излагать историю, как появилось это гадкое и неблагозвучное слово.
Объяснение говорившего было самое ортодоксально научное, то есть он повторил, что ерунда произведена нигилистами из латинского слова gerundium, и произведена с коварным умыслом, дабы таким образом посмеваться38 классицизму и вредить ему в общественном мнении.
Я слушал это давно знакомое мне объяснение, что называется, краем уха и, признаться, до той поры сам считал его правильным (я даже вложил это в уста протопопа Савелия Туберозова в хронике Соборяне); тут я был неожиданно поколеблен в своей уверенности.
Немецкий колбасник, неожиданно прислушавшись к рассуждению о gerundium и о ерунде, повернулся полуоборотом к разговаривающим просвещенным людям и с неприятною резкостию сытого буржуа вдруг оторвал:
Это неправда!
Штатские переглянулись и замолчали. Им, очевидно, не нравилась прямо колбасницкая грубость, с которою было сделано это замечание. Да и в самом деле, оно казалось по меньшей мере непочтительно хотя бы по отношению к твердо установившемуся ученому, авторитетному мнению.