Горенштейн Фридрих Наумович - Искупление (сборник) стр 74.

Вам в какой вагон? Вам у який?

В одиннадцатый... Сегодня одиннадцатый спальный.

Пожалуйста... Будь ласка.

Дякую.

Все неторопливо, все как в прошлом за солью в Крым на волах ездили «Цоб цобе». Успеваешь и на перрон выйти который из вагонов спальный узнать, и к кассе вернуться билет купить, и место в нужном вагоне занять, и удобно расположиться, поужинать перед сном на газетке «Вечерний Киев», пока назад дернет, потом вперед потянет и двинется, и заскрипит, как воз. Вагоны не переполнены, а в спальном и вовсе бывает несколько пассажиров. Сам же спальный вагон в почтово-пассажирском отличается от обычного тем, что в нем из экономии свет не зажигают на протяжении всего пути. Кто хочет при свете, пусть в других вагонах едет, где он горит, хоть и вполнакала, так что все равно читать классику невозможно, но в картишки перекинуться допустимо. А какое еще занятие у пассажира, который уж до дыр заездил этот маршрут,  и он ему знаком, как собственное жилье. Можно еще поговорить на современные темы либо о прошлом, да разговоры эти не менее знакомы, чем маршрут. Я предпочитал спать, а если кто-нибудь со мной заговаривал, то отвечал из вежливости сонным голосом, а потом, якобы от переутомления, начинал похрапывать. Так пытался я поступить и в этот раз после первых, ничего не значащих слов попутчика и поступил бы так, если б не фраза о двадцать втором июня сорок первого года, которая приведена в самом начале и которая заставила меня поднять голову, чтоб рассмотреть собеседника. Заговорил он не сразу: видно, так же как и я, спешил поужинать перед сном на газетке. Да и сидели мы вначале в разных концах почти пустого вагона. Я ел, не поднимая головы, пока мимо нас тащились новостройки на правом берегу Днепра. Я видел, не поднимая головы, ибо знал все наизусть: как загораются огни на холмах Печерска, в долинах Подола и Куреневки, как мелькают огоньки среди зелени парков и скверов, которых пока еще не успели окончательно извести, как извели Николаевскую, Александровскую, Фундуклеевскую, Прорезную, Бибиковский бульвар, Большую Васильковскую, словно погасив нарядные лучи, в разные стороны расходившиеся от Крещатика, а самому Крещатику оставив одно лишь название, слишком уж древнее, чтоб на него покушались. Впрочем, я слышал, что все-таки покушались и даже придумали нечто иное, кумачовое. Но, как и в случае с Невским проспектом, решили проявить умеренность, пошли на попятную и удовлетворились ликвидацией Тверской в Москве. Прошлый, старый Киев был, конечно, городом противоречивым, но внешний его облик был необычайно наряден и делал его одним из красивейших городов Европы. Нынешний же Киев город однозначный, и внешний его лик вполне соответствует его внутренней сути. И мне казалось, особенно когда я смотрел в окно поезда, в вечерние сумерки, что дух старого Киева покоится теперь здесь, среди пригородных песчаных холмов на дне глубоких оврагов. Местность в Киеве и вокруг Киева носит весьма пересеченный характер, здесь множество естественных могил, облегчающих технологию массовых расстрелов и захоронений.

Когда я поднял на этот раз голову от промасленной газетки «Вечерний Киев» с яичной скорлупой и колбасными шкурками, мост через Днепр, отделяющий Киев от его пригородов, уже был позади. Вон вдали на горизонте, как усталые глаза перед сном, мигают огни Дарницы, по пескам которой некогда, в пору ранней молодости, утруждал я ноги свои. Здесь же, бегая с одного стройобъекта на другой, сочинил я и первый стишок в духе Маяковского «Все-таки хорошо».

В редакцию, куда я зашел с благоговением, как верующий в храм, редактор-гайдамак сказал мне:

На цю делекатну тему так не пишуть.

Мне показалось, что одновременно, как чревовещатель, он крикнул животом жиды!

«Жиды!» действительно кричали, но в коридоре. Кричал известный украинский литературный критик Шлопак, от горилки красный, как хороший чесночный борщ. Об руку его деликатно держал сам главный редактор, что-то шептал на ухо видно, уговаривал пойти домой, раздеться, разуться и выпить огуречного рассола.

А это кто?  вдруг задержал на мне бешеный погромный взгляд Шлопак.  Это свой человек?

А это кто?  вдруг задержал на мне бешеный погромный взгляд Шлопак.  Это свой человек?

Свой, свой,  успокаивал Шлопака главный редактор, известный украинский литератор.

Свой жид!  крикнул Шлопак.

Свой, свой,  как неразумному дитяте, бубнил, убаюкивал главный редактор, несколько, правда, стыдливо на меня глянув, словно его дитятя не ко времени при постороннем пукнуло.

Позднее я прочитал в каком-то киевском журнальчике дружеский шарж к юбилею Шлопака. Есть там и строки о беседе Шлопака с молодым автором.

(Сосюра классик украинской советской литературы.)