Хватит. Поехали, воспитуемая.
Впервые за несколько недель он произнес это слово. Синтия поневоле задумалась: не в последний ли раз?
Мост они миновали. Проехали по улочкам уютного и чистенького района, изобилующего небольшими, не выше четырех этажей, домиками.
Налево, скомандовал Геральт на очередном перекрестке.
Через несколько кварталов «Черкассы» вырулили на очередной мост. Вид с него ничем не уступал по красоте виду с первого, названного ведьмаком Варваровским.
Второй мост Геральт назвал Ингульским.
Жилые кварталы тянулись еще минут пятнадцать за мостом, а затем, едва «Черкассы» скользнули по ободу дорожного кольца со столбом-стелой в центре, дома оборвались. Справа от дороги вдалеке виднелись еще какие-то строения, а слева раскинулось голое поле, лишь кое-где разбавленное напоминаниями о городе.
Тормози, приказал Геральт, и Синтия послушно велела легковушке прижаться к обочине.
Ни слова не говоря, Геральт вылез наружу. Синтия тоже. С неясной тоской обернулась, поглядела на симпатичный кораблик, венчавший столб-стелу в дорожном кольце.
Остро, невероятно остро полуорка осознала, что ее жизнь подошла к некоему важному повороту, когда любой поступок, любая мысль и любое произнесенное слово могут возыметь роковые последствия.
Это граница Матвеевского полигона, сообщил Геральт и протянул руку, указывая. Основное поле там, слева от трассы, но танки перебираются и на эту сторону. Я привел тебя сюда как договаривались.
И умолк.
И что дальше? недрогнувшим голосом спросила Синтия.
Откуда взялись силы оставаться хотя бы внешне невозмутимой и сильной, она и сама не понимала.
Я слагаю с себя полномочия няньки, Синтия, серьезно сказал Геральт. Не знаю, что ты собираешься тут делать, но за все дальнейшие поступки отныне ответственна ты и только ты. Более никто.
А что намерен делать ты? на всякий случай поинтересовалась Синтия.
Сесть и уехать.
Куда?
Ведьмак внимательно взглянул полуорке в глаза.
Видать, плохо я тебя учил, пробормотал он. Какая разница куда? Не твое это дело.
По правде говоря, Геральт намеревался рвануть прямиком в Арзамас-шестнадцать и как следует поговорить с Весемиром. Уяснить, зачем его втравили в это странное наставничество, начисто лишенное перспектив и смысла. Если, конечно, не учитывать гонорара, каковой Весемиром, несомненно, был получен сполна.
До свидания, Геральт, сказала Синтия. Голос ее едва не сорвался и не задрожал. Спасибо за науку.
Прощай, коротко обронил ведьмак и сел за руль «Черкасс».
Сухо клацнула дверца и уркнул двигатель.
Несколько минут Синтия тупо глядела на удаляющуюся легковушку. Потом глубоко вздохнула, забросила на спину рюкзачок, поправила ружье на боку и решительно пересекла дорогу.
На полигоне росла трава неожиданно много травы, но не сочной, как в родной усадьбе, а сухой, жесткой, опаленной жарким южным солнцем. Вдалеке просматривались какие-то неясные холмики и маленькая будочка с явственно различимой отворенной дверью.
Под травой, на сухой корке земли, там и сям проступали отчетливые следы гусениц. То и дело попадались неглубокие, сантиметров по тридцать, воронки, некоторые совсем свежие.
«Зачем я здесь? потерянно подумала Синтия. Разве я в силах что-либо изменить или вернуть? Разве воскреснет от этого Брид?»
С неприятной пустотой в душе Синтия шагала к холмикам и будке. Очевидная неправильность, даже никчемность ситуации отчасти злила, отчасти ввергала в растерянность. Но тем не менее полуорка продолжала упрямо шагать вперед.
Дитя из богатой семьи, с детства окруженная няньками и сторожами, наставниками и такими же детьми из богатых семей. Блеск, роскошь. Еще совсем недавно ей шагу не позволяли самостоятельно ступить, а если удавалось удрать из-под опостылевшей опеки, то только в компании себе подобных. Что она знала? Скуку на уроках дорогих учителей? Горький привкус дурмана, подмешанного к табаку? Первую любовь, безудержную, неправильную, обретенную и тут же утраченную?
Брид, Брид Зачем они тогда угнали тот злополучный джип, зачем уламывали жадноватого проводника в поезде? В поисках приключений? Вот они, приключения, смерть под траками, надорванная душа и ошеломление от факта, что даже они, дети блестящих родителей, могут попасть в беду. Осознание необратимости многих поступков. Осознание потери и первые мысли о суициде, к счастью, сменившиеся мыслями о мести.
А теперь она бредет в никуда, одна-одинешенька, жизнь знает где, по дикому полигону, с помповухой на боку и грузом ведьмачьих знаний в памяти. Пусть даже груз этот далеко не полон и очень поверхностен. Глядит ли Брид сейчас на нее с небес? Осуждает ли? Или взывает о мести?
Но кому мстить? Дурацкой слеподырой машине, неожиданно вырвавшейся на волю и застигнувшей их в поле, где негде укрыться? Ведьмак говорил, что машинам мстить бесполезно. Прав он, ведьмак. Он вообще всегда прав. Ведь мстит Синтия самой себе и более никому. За то, что выжила. За то, что смогла после смерти Брид чего-то желать, за то, что могла ходить, дышать, смеяться. За то, что не нашла в себе сил умереть вместе с любовью. Здесь же, на Матвеевском полигоне.