Орудийный огонь грохотал все ближе и ближе, но самолёты держали свой упорный, гибельный курс, пока опять над головой не послышалось: «Время! Время!» — и дом не задрожал от стрельбы, которая шла совсем рядом. Раздался вой, он приближался, как будто был направлен специально на это жалкое здание, но бомба разорвалась в полумиле от них — чувствовалось, как глубоко она взрыла землю, — Я говорил… — продолжал незнакомец, но он явно потерял нить разговора и свою самоуверенность; теперь это был просто калека, испугавшийся за свою жизнь. — Видно, нам сегодня достанется. Я надеялся, что они пролетят мимо.
Гудение послышалось снова.
— Съешьте ещё кекса, — предложил Роу. Он не мог не жалеть этого человека; его самого спасало от страха не мужество, а одиночество. — Может, сегодня… — он обождал, пока вой не прекратился и бомба не разорвалась, на этот раз совсем близко, по-видимому в конце соседнего квартала: «Маленький герцог» свалился на пол, — и обойдётся.
Им казалось, что следующая серия бомб упадёт прямо на них. Но взрывов больше не было.
— Спасибо, не хочу, то есть, пожалуй, дайте.
У этого человека была странная манера: взяв кусок кекса, он принимался его крошить, — может быть, он просто нервничал. Ужасно быть калекой во время войны, думал Роу; он чувствовал, как зловредная жалость подкатывает ему к сердцу.
— Вы говорите, что наводили обо мне справки. Но кто вы такие?
Он отрезал и себе кусок кекса, но почувствовал, что незнакомец не спускает с него глаз, как голодный, который смотрит сквозь зеркальное стекло ресторана на любителя поесть. За окнами завыла сирена санитарной машины, а потом возобновился налёт. Грохот взрывов, пожары, смерти — ночь была в разгаре; так пойдёт часов до трех-четырех утра, пока бомбардировщики не отработают свою восьмичасовую смену. Роу сказал:
— Вот я говорил про этот нож… Во время налёта человек так им поглощён, что ему трудно собраться с мыслями.
Незнакомец прервал его, взяв за руку нервными костлявыми пальцами, словно пристёгнутыми к громадной ручище:
— Знаете, произошла ошибка. Этот кекс вам не предназначался.
— Я же его выиграл. Какая тут ошибка?
— Не вы должны были его выиграть. Произошла ошибка в весе.
— Теперь, я думаю, об этом поздно горевать, — сказал Роу. — Мы съели почти половину.
Но карлик не обратил на его слова внимания:
— Меня послали сюда, чтобы я взял его назад. Мы заплатим приличную цену.
— Кто вас послал? — Но Роу знал, кто его послал, это было комично: у него перед глазами возник тот нелепый сброд, который ополчился против него на лужайке: пожилая женщина в шляпе с подрагивающими полями, которая явно рисовала акварелью; язвительная дама, заправлявшая лотереей, и «необыкновенная» миссис Беллэйрс. Он улыбнулся и отнял руку. — Чем вы там забавляетесь? — спросил он. — Право же, не стоит относиться к этому так серьёзно! На что вам сейчас этот кекс?
Незнакомец мрачно на него глядел. Роу попытался его развеселить:
— Понимаю, для вас это дело принципа. Бросьте, Выпейте лучше ещё чаю. Я сейчас принесу.
— Не беспокойтесь. Я хочу обсудить…
— Да что тут обсуждать? И беспокойства тут нет никакого.
Незнакомец стал вычищать из-под ногтей перхоть:
— Значит, говорить больше не о чем?
— Конечно не о чем.
— В таком случае… — незнакомец прислушался к рокоту самолёта, который становился все громче, и беспокойно задвигался в кресле, когда выстрелили первые, ещё далёкие зенитки в Истсайде, — я, пожалуй, выпью ещё чаю.
Когда Роу вернулся, незнакомец наливал в чашку молоко; он отрезал себе ещё кусок кекса. Чувствовал он себя явно как дома: пододвинув кресло поближе к газовому камину, он жестом предложил Роу сесть, словно был тут хозяином. Казалось, их недавняя перепалка забыта.
— Я как раз думал, пока вас не было, что только такие интеллигенты, как мы с вами, — свободные люди.