Дядя Родион горестно вздыхал и переходил на свою излюбленную тему.
Какого черта ты так стремишься попасть поскорее на фронт? спрашивал он. Нередко при этом разговоре присутствовал его друг, донской козак по прозвищу дядя Вася (а по паспорту Степан Васильевич Талалаев; это он для моей буржуйки по ночам тырил доски от чужих заборов, чтобы я мог постоянно варить столярный клей и на нем разводить краску для рекламы).
Почему ты готов воевать за эту Сэ-Сэ-Сэ-Рэ, за эту советскую власть? грубо нападали они на меня порой вместе.
Они оба не скрывали своей ненависти к власти и к Сталину, и я понимал почему. Во время Гражданской войны дядя Родион, как он мне сам рассказывал, служил в легендарном полку красной кавалерии Николая Щорса. Тот ведь был за «землю, волю и крашчую долю» и против всех иностранных интервентов, против украинских буржуазных националистов и российских великодержавных шовинистов.
Я Щорсу верил, говорил дядя Родион. Он был справедливый, умный и смелый командир. Мы все его любили.
В конце 1919-го за верную службу и героизм дядю Родиона наградили каким-то орденом. Щорс дал ему, что обещал: делянку земли и лошадь. Дядя на своей делянке выстроил дом, женился и, трудясь в поте лица, в конце 1920-х купил еще одну лошадь, еще одну корову, несколько овец, поросят, гусей и кур.
И тут нате вам: сталинская коллективизация. Большевики забрали все нажитое трудом и потом: и дом, и делянку, всю живность и сослали семью в этот богом забытый угол Сэ-Сэ-Сэ-Рэ под названием Казахстан.
То же самое примерно рассказал мне о себе и своей семье дядя Вася: раскулачили и отправили в казахстанскую ссылку. Оба они считали, что власть обманула и обобрала их.
Какого черта ты стремишься на фронт воевать за эту власть? спрашивал меня не раз дядя Родион.
Я же ему отвечал четко:
Я хочу и буду воевать не за, а против, против немецко-фашистских агрессоров, которые угрожают своим нашествием не только странам всей Европы, но и моей родине Соединенным Штатам Америки!
Возвращаясь мысленно к февралю 1942 года, я часто вспоминаю удивительный эпизод, который оставил у меня глубокий след на всю жизнь. В то время как я, растянувшись на фанерном рекламном щите в мастерской, рисовал повторную рекламу кинофильма «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой», ко мне неожиданно вошел незнакомый человек. Он не был сотрудником кинотеатра, и я его в Актюбинске никогда раньше не встречал. На нем была потрясающей красоты белая дубленка с большим отложным воротником, дорогая пыжиковая шапка и унты, как у полярных летчиков. Он вошел ко мне с мороза, у него запотели очки. Он их снял и стал протирать большим белоснежным платком. Мне показалось, что очки у него в золотой оправе. Значит, он настоящий VIP (Very Important Person Очень Важная Персона), подумал я. Надев очки, он взглянул на меня, лежавшего на полу, на рекламном щите, и обратился ко мне на английском языке, медленно подбирая слова:
Можно у вас немного погреться?
Да, сэр, ответил ему я тоже по-английски. Можете сесть на табуретку. Она у меня в мастерской единственная.
В Актюбинске вы не первый человек, говорящий со мной на английском. Насколько я понимаю, акцент у вас американский. Так ведь?
Да, вы правы. Я родился в США.
И тут меня осенило: он, должно быть, из Москвы, послан самим Сталиным, потому-то первый его вопрос был о моем английском!
Мне в кинотеатре сказали, что вы приехали сюда прямо из Нью-Йорка. Это верно? спросил VIP.
Прямо из Нью-Йорка наша семья приехала в Ленинград. Оттуда в Москву. Товарищ Орджоникидзе направил моего отца сталевара завода «Бетлехем-Стилл» в Макеевку на завод имени Кирова. А теперь я здесь, рассказал ему я.
Он же меня прощупывает, изучает, подумал я. Сталин, наверное, показал ему два моих письма от парня, приехавшего из Америки.
И в каком же городе вы родились? спросил мой странный гость.
В Бетлехеме, графство Нортхемптон, штат Пенсильвания, четко ответил я и рассказал кое-что о своем родном городе и о жизни в Нью-Йорке.
Расскажите еще о вашей семье и о том, когда и как ваша семья сюда переехала. Можно поподробнее? попросил VIP.
Теперь-то я уж был совершенно уверен, что он из Москвы, что это уполномоченный представитель.
Хорошо, согласился я. Было довольно странно, что за все время, пока я говорил, а это продолжалось около часа, он ни разу меня не перебил. Редкий оказался слушатель: весь внимание, сидел неподвижно, ловил каждое слово. Такого слушателя у меня еще не было.
Прямо из Нью-Йорка наша семья приехала в Ленинград. Оттуда в Москву. Товарищ Орджоникидзе направил моего отца сталевара завода «Бетлехем-Стилл» в Макеевку на завод имени Кирова. А теперь я здесь, рассказал ему я.
Он же меня прощупывает, изучает, подумал я. Сталин, наверное, показал ему два моих письма от парня, приехавшего из Америки.
И в каком же городе вы родились? спросил мой странный гость.
В Бетлехеме, графство Нортхемптон, штат Пенсильвания, четко ответил я и рассказал кое-что о своем родном городе и о жизни в Нью-Йорке.
Расскажите еще о вашей семье и о том, когда и как ваша семья сюда переехала. Можно поподробнее? попросил VIP.