Утром 1 февраля милиционер Рамзан Сагипов, младший сержант патрульно-постовой службы, раненный в конце декабря в Грозном при охране новогодней елки, лежал, долечиваясь, у себя дома, в Старых Атагах, на улице Нагорной. Рука милиционера покоилась в гипсе, культи оторванных пальцев кровоточили, раны на ногах ныли – был слякотный мрачный день чеченской зимней распутицы.
Услышав стрельбу на улице, Рамзан выскочил из дома: милиционеру, хоть и раненому, отсиживаться стыдно – надо людям помогать. И Сагипова военные тут же схватили, забрали у него табельное оружие и принялись избивать, норовя попасть по бинтам.
– А вы кричали, что вы – милиционер?
– Конечно.
– А они?
– Они: «Вы одна банда! Всех расстреляем!» Потом меня закинули в КамАЗ. Когда пытался поднять голову, тут же опять били по голове – ногой или прикладом.
На шум из сельсовета прибежали глава сельской администрации Ваха Гадаев и восемь из одиннадцати поселковых милиционеров. Военные и им кричали: «Вы прикрываете боевиков!» Гадаева ударили прикладом, милиционеров разоружили, скрутили и бросили в тот же КамАЗ, где лежали остальные. Таким образом, местная власть – вся, какая была в селе, – оказалась полностью парализованной.
«Птичник»
Задержанных свезли на старую полузаброшенную птицеферму на окраине села. В ней военные устроили свой временный штаб и фильтропункт. Так как «зачистка» была уже 20-й по счету, в Старых Атагах давно утвердилась своя терминология. Фильтропункт называли «птичником».
«Птичник» – и это как сигнал. Значит, тебя потащили в лучшем случае на муки. В худшем, на смерть.
Официальный статус «птичника» – «временный фильтрационный пункт» или ВФП (этот термин встречается в официальных документах Ханкалы). Эти проклятые лицемерные ВФП – одна из самых больших проблем современной Чечни, не выползающей из масштабных «зачисток». Федералы организуют ВФП на окраинах сел, которые «проверяют», на фермах, хуторах или просто в поле, и ВФП, с одной стороны, вроде бы выполняют роль изолятора временного содержания, «обезьянника», но, с другой, таковыми, с юридической точки зрения, не являются. В результате ВФП, оставаясь абсолютно вне-юридической, внепроцессуальной структурой, не могут стать частью последующего, например, прокурорского расследования. Если дело доходит до прокуроров, то те лишь разводят руками: закончилась «зачистка», а на месте фильтропунктов, где людей пытали и допрашивали, – только чистое поле или какие-нибудь развалины, и обвинения в незаконном задержании либо содержании разваливаются, воздух к делу не пришьешь.
Зато остаются люди, прошедшие через эти незаконные «птичники». Они помнят, они чувствуют – и никогда не простят.
– Сначала нас прогнали «сквозь строй». – Это опять милиционер Сагипов. – Военные выстроились у КамАЗа в шеренги друг против друга, и нас выбрасывали из кузова им под ноги. Каждый мог бить, как хотел. Потом всех поставили к стене. Я был перевязанный, один подошел, повернул меня к себе и сказал: «Он – больной». И тут же ударил дубинкой по голове. Потом другие сняли повязки с моих рук и стали их давить.
– Чем?
– Ногами. Меня на землю швырнули. Во все стороны кровь так и брызгала. Потом потащили в какую-то машину. Впихнули, повезли. Думал, на расстрел. Но потом повозили и вернули.
– Вас допрашивали?
– Да. Но допрос длился минут пять, не больше – и тем же вечером меня отпустили.
– И все?
– Да. Только теперь операция на руках предстоит.
– Вам понятно, зачем вас арестовывали и держали?
– Понятно – чтобы поиздеваться.
– Но вы же один из них, аттестованный сотрудник МВД, в погонах. Вы ведь с ними у одного государства на службе.
– Конечно, у одного.