– А с вами-то что случилось? Почему хромаете? Были ранены?
Доктор разделил судьбу своих больных, страдающих от военного беспредела более, чем от болезней. В полдень общероссийского Дня независимости на перекрестке Первомайской улицы и Грибоедова доктора Хаджиева переехал бронетранспортер из Ленинской районной военной комендатуры Грозного.
– Почему переехал?
– Да просто так. Выскочил на большой скорости, я должен был успеть увернуться. Но не успел. Собственно, я ничего заметить не успел. Меня просто смяло. Моим «Жигулям» – конец. Я остался. Еще – задний номер и крышка багажника. Мне на память.
– И? Что дальше? Известен номер БТРа? Завели дело?
– Известен. Завели. И на этом – все.
– Почему?
Потому что Чечня – зона, где одним можно все, а другим надобно смириться.
Россия продолжает пестовать на своей территории анклав гражданского бесправия. Или зону оседлости – смотря, что кому ближе. Очень опасное занятие. Если бы мир видел глаза сына Айшат Сулеймановой! Взгляд затравленного изгоя, отца которого убили только потому, что он тоже изгой, а мать изуродовали только потому, что она тоже изгой…
В начале войны большинство чеченцев еще удивлялись этому новому своему положению, кричали: «Мы такие же, как вы! Мы требуем уважения к себе!…» – а теперь никто не кричит. Потому что все согласились: они – нация изгоев. Выше головы не прыгнешь. И надо с этим жить.
Но все ли будут с этим жить? Айшат – да. Ее сын – вряд ли.
Совсем чуть-чуть отечественной истории. Возможно, ее кто-то подзабыл. Конец 19-го и начало 20-го веков в России – разгул государственного антисемитизма, сравнимый с нынешними федеральными всеохватными античеченскими настроениями. Укрепляются «зоны оседлости». Дети растут с тем, что им запрещено свободно перемещаться, лишь с дозволения полиции, учиться можно далеко не во всех учебных заведениях. Наконец, комплекс неполноценной нации водружает венец великомучеников на головы многих представителей молодой еврейской поросли. Они готовы сражаться за свое поруганное детство – потому что не хотят поруганной зрелости и старости, каковыми «награждены» их родители и деды. Результат известен всей планете: большинство радикальных большевиков с широко известными фамилиями, совершивших удачный Октябрьский переворот, получилось как раз из этих, «местечковых», евреев, не просто более не желавших жить изгоями, но и стремящихся отомстить обидчикам за то, что им пришлось перенести. И отомстили ведь…
Странно, что в который раз у нас забыто то, что ни при каких условиях забывать не рекомендуется. Доктор Хаджиев согласен со мной: на третьем году войны и он, и я – мы встречаем уже слишком много молодых чеченцев с нехорошими искрами в глазах и единственной мечтой – о расправе со своими обидчиками.
Д евочка – никто и ниоткуда
В комнате № 45 на втором этаже Грозненского дома престарелых, рядом с пятьюдесятью тремя бабушками и дедушками живет маленький молчаливый ребенок. Девочка. Может, четырех, а может, и семи лет. У девочки – острый настороженный взгляд исподлобья. И повадки одичавшей кошки, то и дело стремящейся поглубже забиться под железную казенную кровать. В комнате скупо и пусто – по законам военного времени. Окна, по традиции этой войны, затянуты полиэтиленовой пленкой: стекла – по-прежнему самый большой грозненский дефицит. Железная кровать, покрытая полосатым матрацем, и больше ничем. И ребенок, лишь крошечным своим ростом похожий на ребенка.
То, что случилось с этой девочкой, – одна из тайн второй чеченской войны. Бабушки и дедушки зовут ее Анжелой, или Анжелкой, и говорят, что ребенку четыре годика. Но так ли это, точно не знает никто.