Бьюканан понимал: манера держаться этого человека, его раскованность и вызывающее поведение — все это для того, чтобы унизить его, сбить с толку, а самому перехватить инициативу. Но Бьюканан спокойно откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.
— Чем обязан честью видеть вас здесь, Боб?
— Вашей встречей с сенатором Милстедом.
— Я мог бы встретиться с ним и в городе. И не совсем понимаю, по каким причинам вы настаиваете, чтобы я летел в Пенсильванию.
— Тем самым вы расширите свои возможности помочь всем этим голодающим массам. Как видите, у меня тоже есть сердце.
— Неужели ваша совесть ни разу не подсказала вам, что вы используете в своих эгоистических целях ужасающее положение миллионов мужчин, женщин и детей, которые счастливы уже тем, что видят восход солнца?
— Мне платят не за то, чтобы я имел совесть. Мне платят за то, что я защищаю интересы страны. Ваши интересы. Кроме того, если бы критерием существования было наличие совести, поверьте, в этом городе не осталось бы ни единого человека. Признаться, я восхищён вашими усилиями. Я ничего не имею против беспомощных и бедных. Помоги вам Господь, Дэнни!
— К чему это кривлянье?
Торнхил улыбнулся:
— В каждой стране мира есть люди, подобные мне. Именно так они поступают, если умны. Мы получаем результаты, необходимые всем. Но, увы, далеко не все наделены мужеством для выполнения этой работы.
— Играете роль Господа Бога? Интересная у вас работа.
— Бог — понятие чисто концептуальное. Сам я занимаюсь только фактами. Кстати, о фактах. Вы укрепляете своё положение противозаконными средствами. Так кто вы такой, чтобы лишать меня того же права?
У Бьюканана не было ответа на этот вопрос. И раздражающее спокойствие, с которым философствовал Торнхил, лишь усилило ощущение беспомощности.
— Есть вопросы по поводу встречи с Милстедом? — спросил Торнхил.
— У вас собрано достаточно компромата против Харви Милстеда, чтобы дать ему три пожизненных срока. Какова ваша истинная цель?
Торнхил хмыкнул:
— Надеюсь, вы не подозреваете меня в закулисных играх?
— Скажите мне, Боб. Мы же партнёры.
— Может, я хочу добиться одного: чтобы вы прыгали всякий раз, как только я прищёлкну пальцами.
— Отлично. Но знайте: пройдут годы, и, если вы будете продолжать в том же духе, вам это с рук не сойдёт. Ваша же власть и раздавит вас.
— Надо же! Мне угрожает лоббист-одиночка, — насмешливо вздохнул Торнхил. — Впрочем, не совсем одиночка. У вас есть своя маленькая армия. Как поживает Фейт?
— Фейт здесь ни при чем. Фейт никогда не была в этом замешана.
Торнхил кивнул:
— Ну да, конечно. Вы на мушке один. Вы и ваша группа преступных политиканов. Самых лучших и умных людей Америки.
Промолчав, Бьюканан холодно смотрел на своего противника.
— Все рано или поздно имеет конец, Дэнни. Скоро этот цирк закончится. Надеюсь, вы готовы уйти чисто и тихо.
— Когда уйду, мой след будет настолько чист, что вашим шпионам спутниками не обнаружить его.
— Что ж, такая уверенность вдохновляет. Однако вы так часто ошибались.
— И это все, что вы хотели мне сказать? Чтобы я готовился исчезнуть? Но я был готов к этому, как только познакомился с вами.
Торнхил поднялся:
— Советую сосредоточиться на сенаторе Милстеде. И раздобыть нам хороший пахучий компромат. Разговорите его. Узнайте о доходах, на которые он собирается жить после выхода в отставку. О том, как будет прикрывать их происхождение. Чем больше раскопаете, тем лучше.
— Грустно смотреть, как вы упиваетесь всем этим. И эти игры кажутся вам более занимательными, чем, к примеру, в Заливе Свиней.
— Ну, когда это было. Ещё до меня.
— Уверен, вам удалось оставить немало других следов.
Торнхил недовольно нахмурился, затем снова взял себя в руки.
— Из вас получился бы отличный игрок в покер, Дэнни. Но постарайтесь усвоить одну истину.