Она обычно влюблялась в своих начальников, хотя те никогда об этом не знали, и выражала свою любовь тем, что заботилась о них, прикрывала при необходимости, старалась быть полезной и внимательной, а иногда дарила им маленькие баночки домашнего варенья. Они воспринимали эту заботу как должное, возвращали баночки от варенья и никогда ее не замечали.
Эббот был исключением. Он ее заметил. Ее прикомандировали к Ричарду (в Департаменте, бывшем полувоенной организацией, любили такие слова), когда он перед поездкой в Африку в течение нескольких месяцев занимался бумажной работой. Брак Эббота только что распался, он был свободен и несколько раз приглашал ее (и не только ее) в ресторан. Тогда он и не думал о том, чтобы ее соблазнить. Отношения были простыми и приятными, и ему хотелось такими их и сохранить. Эббот знал, что некоторые сотрудники Департамента спали со своими, а иногда и с чужими секретаршами, но сам никогда этого не делал, не столько из принципиальных соображений, сколько по причине отсутствия возможности. Будучи действующим полевым агентом, большую часть времени он проводил за границей.
В свою очередь, Элис, как и полагалось, влюбилась в него, как влюблялась во всех своих начальников, хотя никогда прежде ее любовь не носила сексуального оттенка. На этот раз все было по-другому. Возможно, потому, что он проявлял к ней внимание, приглашал поужинать, говорил с ней об искусстве и политике, обращался с ней как с женщиной, а не как с предметом офисной мебели. Не то чтобы его поведение когда-либо выходило за рамки того, что ее мать по-пуритански называла приличным. Тем не менее, ее собственные чувства, наоборот, становились все менее и менее приличными. Девушка смотрела на его руки и думала о том, каково это – почувствовать их прикосновение. Они были сухими и теплыми, с длинными пальцами и выглядели очень живыми. Мысль об этих руках, прикасающихся к ее телу, возбуждала ее, отчего она нередко испытывала легкое неудобство. Она пыталась гнать прочь эту идею, но та возвращалась снова в самые неподходящие моменты, застигая Элис врасплох, – в офисе, в столовой, на лестнице, когда, вместо этого, ей следовало внимательно слушать то, о чем ей говорили.
Затем Ричард внезапно пропал на неделю. Сказал, что едет на конференцию. Она заметила, что Фрэнк Смит и начальник отсутствовали одновременно, без сомнения, уехав на одну и ту же "конференцию" в одно из загородных поместий, принадлежащих Департаменту. Затем Эббот вернулся, замкнутый и беспокойный, и она поняла, что пропал и тот маленький интерес, который он поначалу к ней испытывал. Он вовсе перестал ее замечать.
Элис впала в тихое отчаяние. Каждый раз, когда мужчина увлекался ею, что и так случалось достаточно редко, что-нибудь обязательно шло не так. Если все было нормально, то он просто уставал от нее. Только в двух случаях ее отношения шли дальше стадии целомудренных ласк. И оба раза мужчины бросали ее сразу после того, как переспали с ней, достигнув своей незамысловатой цели, взяв планку или поставив галочку.
"Если ты будешь спать с мужчиной, он в конце концов устанет от тебя", – говорила ее мать. "А если нет, то он устанет от тебя еще раньше", – всегда хотелось ей ответить, но она никогда не решалась. Ее мать, вдова из Бэкенхема, была бы шокирована. Хотя она и не одобряла того, что дочь одна снимала квартиру в районе Ноттинг Хилл Гейт, который, по мнению суровой родительницы, был лишь немногим лучше Сохо, "квадратной мили порока", как окрестил этот район ее любимый таблоид.
Итак, то, что Эббот потерял к ней интерес, было до боли знакомым и неизбежным развитием событий. Это случалось со всеми.
Затем, в один прекрасный день, когда надежда была уже совсем потеряна, Ричард, на минуту прервав диктовку очередной загадочной внутриофисной докладной записки, предложил ей поужинать вместе, и, не дожидаясь ответа, продолжил диктовку.