— Ты самозванец! Актёришка! Обманщик!
Представитель лондонской «Таймс», сидевший справа от меня, шепнул:
— Сэр! Может, мне за охраной сбегать?
— Не нужно, — ответил я, — он, похоже, не опасен.
Билл нехорошо заржал:
— Ага, так я, по-твоему, не опасен, да?! С-час поглядим!
— Так я сбегаю всё же, сэр, — настаивал «Таймс».
— Сидите, — резко ответил я. — Довольно, Билл. Уйдите лучше по-хорошему.
— Ага, сейчас; разбежался!
И он взахлёб принялся излагать основные детали всей истории. О похищении, равно как и о своём участии в подмене он ни словом не обмолвился, зато ясно дал понять, что увольнение его впрямую связано с нежеланием способствовать нашим махинациям. Подмена, по его словам, вызвана была болезнью Бонфорта, а сама болезнь — скорее всего — нашими происками.
Я слушал терпеливо. Большинство репортёров попервости сидели с видом сторонних наблюдателей семейного скандала, однако вскоре некоторые начали делать заметки в блокнотах, либо вытащили диктофоны.
Когда Билл замолк, я спросил:
— Билл, у вас всё?
— А тебе мало?!
— Достаточно. Весьма сожалею, Билл. Это всё, джентльмены. Теперь мне пора работать.
— Минуту, господин министр! — попросил кто-то. — Опровержение будет?
— А возбуждение судебного преследования за клевету?
Первый вопрос я решил обсудить позже.
— Нет, никакого преследования. Не хватало на старости лет судиться с больным человеком!
— Кто, я больной! — Билл так и взвыл.
— Успокойтесь, Билл. Что касается опровержения — не понимаю, что мне следует опровергать. Я видел, некоторые из вас делали записи, однако сомневаюсь, что ваши издатели опубликуют такую дичь. А если и найдётся такой издатель — от моего опровержения весь этот анекдот станет только ещё смешней. Вы, может, слышали о профессоре, потратившем сорок лет жизни на то, чтобы доказать: «Одиссею», вопреки общему мнению написал вовсе не тот самый Гомер, а другой древний грек, оказавшийся просто тёзкойвеликого слепца?
Раздался вежливый смех. Я тоже улыбнулся и пошёл к выходу. Билл бегом обогнул стол и ухватил меня за рукав:
— Шуточки шутить?!
Представитель «Таймс» — Экройд, кажется, — его оттащил.
— Спасибо, сэр. — Обращаясь к Корпсмену, я добавил:
— Билл, чего ты хочешь добиться? Я, как мог, старался уберечь тебя от ареста!
— Зови охрану, зови, если хочешь, обманщик! И поглядим, кого из нас скорее посадят! А как тебе понравится, если у тебя возьмут отпечатки пальцев?!
Я вздохнул и мысленно подвёл черту под своей жизнью.
— Кажется, это уже не шутка. Джентльмены, пора с этим кончать. Пенни, милая, будь добра, пошли кого-нибудь за дактилоскопом.
Я понимал, что утоп. Но — чёрт возьми! — если даже ты тонешь на «Биркенхеде», стой у штурвала до последнего! Даже негодяи стараются умереть красиво.
Но Билл ждать не желал. Протянув руку, он сцапал стакан с водой, из которого перед этим я пару раз отхлебнул.
— К дьяволу дактилоскоп! Этого хватит.
— Я уже говорил вам, Билл: следите за языком в присутствии дамы! А стакан можете взять на память.
— Верно. Ещё как возьму!
— Отлично. Берите и проваливайте. Иначе я в самом деле вызову охрану.
Корпсмен наконец убрался. Остальные хранили молчание.
— Извольте, я представлю отпечатки пальцев любому из вас!
Экройд поспешно ответил:
— Да к чему они нам, господин министр?!
— Как это «к чему»? Вам ведь нужны доказательства!
Я продолжал настаивать — Бонфорт поступил бы точно так же. К тому же — нельзя быть «слегка» беременным или «малость» разоблачённым. И ещё я не хотел отдавать своих друзей в лапы Билла — хоть этим-то я ещё мог им помочь.
За дактилом посылать не стали. У Пенни нашлась копировальная бумага, у кого-то из репортёров — «долгоиграющий» пластиковый блокнот, так что отпечатки вышли превосходно. Я распрощался и покинул зал.
Стоило нам дойти до приёмной, Пенни тут же упала в обморок. Я донёс её до своего кабинета и уложил на диван, а сам сел за стол — и уж тут-то дал своему страху отдушину!
Весь день не могли мы прийти в себя. Пробовали заняться делами, но посетителей Пенни под благовидными предлогами отваживала. Вечером предстояло ещё выступать по стерео, я уж всерьёз подумывал отменить выступление. Однако в «Последних Новостях» за весь день ни слова не было о той злосчастной пресс-конференции. Я понял: репортёры тщательно проверяют отпечатки; рисковать не хотят — всё же премьер-министр, необходимы самые серьёзные доказательства. Тогда я решил всё же выступить — не зря ж речь писал, да и время уже отведено. И даже с Дэком я не мог посоветоваться — он поехал зачем-то в Тихо-Сити…
Я сделал всё, что мог, словно клоун на сцене объятого пламенем театра, старающийся не допустить в зале паники. Едва выключили запись, я спрятал лицо в ладони и разревелся. Пенни гладила меня по плечу, стараясь успокоить. С ней мы за весь день не сказали ни слова об утреннем происшествии.
Родж прибыл ровно в двадцать ноль-ноль по Гринвичу, то есть, сразу после моего выступления. Он тут же прошёл ко мне, и я ровным, спокойным голосом выложил ему всё. Слушал он меня тоже на удивление спокойно, пожёвывая потухшую сигару.
Завершив рассказ, я умоляюще посмотрел на него:
— Родж, я должен был дать им отпечатки, понимаете? Не в характере Бонфорта отступать!
— Да вы не волнуйтесь, — ответил Родж.
— Что-о?!
— Не волнуйтесь, говорю. Ответ из Бюро Идентификации в Гааге принесёт вам малюсенький, зато приятный сюрприз! А бывшему нашему другу — просто громадный, однако ужасно неприятный. И если он взял некую часть своих сребреников вперёд, боюсь, как бы ему не пришлось вернуть их обратно. По крайней мере, искренне надеюсь, что этот аванс из него вытрясут.