Помогло вмешательство мисс Браш. Она оценила ситуацию и кивнула в сторону Фогарти, постоянно дежурившего рядом. Санитар поспешил к Геддесу и поднял его на руки.
Ни один мускул в теле Геддеса не дрогнул. Было удивительно наблюдать, как человека, застывшего в сидячей позе, выносили из комнаты. Благодаря смуглости лица и широко распахнутым глазам он выглядел как исполненный важности индийский факир, демонстрирующий способность к левитации.
Я вернулся к чтению журнала, чтобы успокоить нервы, когда ко мне подошел вечно витавший где-то в волнах эфира Дэвид Фенвик. Я сразу заметил привычно отстраненный и призрачный взгляд его больших глаз, разрезом напоминавших оленьи.
Мистер Дулут, сказал он почти шепотом. Я крайне обеспокоен. Расположение звезд сейчас весьма неблагоприятно для всех нас, он оглянулся через плечо, словно хотел убедиться, что ни один фантом его не подслушивает. Прошлой ночью мне явились духи. Они пришли, чтобы предупредить меня. К сожалению, я так их и не увидел, но зато отчетливо слышал голоса. Скоро мне передадут важное сообщение.
Но прежде чем я успел задать ему хотя бы один вопрос, он отплыл от меня, глядя прямо перед собой вечно затуманенным, каким-то потусторонним взглядом.
Значит, Лариби, Геддес и я сам оказались не единственными, кто провел беспокойную ночь. В какой-то степени это даже утешало, подтверждая, что все случившееся не стало игрой моего воспаленного воображения. И все равно мне было не по себе. Воображаемые голоса не могли предсказывать убийства беспричинно. Даже в лечебнице для душевнобольных.
Я взялся за номер «Харперс», стараясь возбудить в себе тот энтузиазм в отношении театра, который так и бурлил прежде в моей крови, а теперь перестал искриться, как выдохшееся вчерашнее шампанское в бокале.
В статье содержался обзор современных пьес. В ней даже обнаружился символический букет цветов, который автор бросил на сцену постановки, осуществленной мною несколько лет назад. Меня это не вдохновило. Ну и что из того? Вот почему я с облегчением увидел, как ко мне приближается юный Билли Трент с вечной улыбкой на лице.
Привет, Пит, сказал он, встав так, чтобы через стол нас разделял сифон с содовой водой. Итак, что мы будем сегодня?
Я улыбнулся в ответ. Пусть он сейчас был не в своем уме, но молодой Билли Трент излучал здоровье всей своей атлетической фигурой и чистотой ясных голубых глаз. Ты знал, что виной всему оказался неловкий удар головой на футбольном поле, и потому общение с ним давалось легко, превращаясь даже в своеобразное развлечение.
Я улыбнулся в ответ. Пусть он сейчас был не в своем уме, но молодой Билли Трент излучал здоровье всей своей атлетической фигурой и чистотой ясных голубых глаз. Ты знал, что виной всему оказался неловкий удар головой на футбольном поле, и потому общение с ним давалось легко, превращаясь даже в своеобразное развлечение.
Что будем заказывать, Пит?
О, я, право, даже не знаю, Билли. Пожалуй, принеси мне пару шариков орехового мороженого. И ради всего святого, получи лицензию на продажу спиртного. Иначе от твоей пищи у меня может случиться несварение желудка.
V
День продолжался обычным чередом. Дисциплина в заведении доктора Ленца поддерживалась строго, но без крайностей. Каким бы распланированным заранее ни был распорядок каждого пациента, в него всегда дозволялось вносить некоторый элемент спонтанности. Все это слегка напоминало организацию отдыха туристов на борту круизного лайнера.
В десять часов утра я обычно посещал хирургическое отделение, где доктор Стивенс, розовощекий и улыбающийся, как несколько крупноватый херувим, ощупывал и простукивал меня, заставлял показывать язык и осматривал глаза, сопровождая все это непрерывными комментариями по поводу погоды на улице, упадка театрального искусства в Америке и других безопасных и ни к чему не обязывавших тем. В это утро он информировал меня о надвигающихся снегопадах и о том, что в моих анализах мочи не наблюдалось больше чрезмерного избытка белка. Поинтересовался моим мнением об актрисе Кэтрин Корнелл, а потом перешел к более интимным вопросам, на которые я смог дать вполне удовлетворительные ответы. Под конец он заявил, что если психиатры так же довольны моим состоянием, как он сам, ничто не сможет помешать мне покинуть лечебницу и снова стать режиссером-постановщиком спектаклей на Бродвее в течение считаных недель.
После этого меня ждала беглая ежедневная проверка моего душевного состояния доктором Морено. Он работал в клинике Ленца не так давно, приглашенный вместе со Стивенсом из самой современной медицинской школы Калифорнии. Мисс Браш заверила меня, что это первоклассный психиатр, и я был склонен с ней согласиться. Хотя мне не нравился сам по себе тип молодого и талантливого врача, этот человек внушал даже некоторое восхищение. Он обладал уверенными, несколько небрежными манерами, способными обнадежить самого издерганного пациента. Но в это утро он предстал передо мной несколько иным. Я, конечно, мог только гадать, что с ним творилось, но в нем самом ощущались нервозность и настороженность.
Когда он закончил со мной, мисс Браш собрала всех на утреннюю прогулку. Март выдался холодным, повсюду еще лежал глубокий снег, а потому нас тепло укутали с поистине материнской заботой. Я отметил, что мисс Браш собственноручно повязала шарф на шее Лариби и помогла ему надеть калоши. При этом она одарила его быстрой, но адресованной лично ему улыбкой, и от меня не укрылась сверкнувшая при этом ревность в глазах юного Билла Трента. Мисс Браш он просто боготворил. Но если на то пошло, мы все относились к ней подобным образом. Порой мне казалось, что она сама по себе была частью терапии.