– Моя дорогая Мириам, кому адресовано это предупреждение? – спросил русский. – Вы как всегда выглядите так... сейчас бы съел.
– Вы, наверно, поняли, мистер Коннел, – сказала Бриктон, что у этого dshlub [71] плохие манеры. – Она протянула руку. – Мириам Шэннон.
– Культурный атташе, – добавил Глеб.
– Израильского правительства, – закончил за него Коннел. Да здесь собрался просто букет профи, не так ли? – Он пожал ее руку. – Шэннон – ирландская фамилия, так же, как и Коннел.
– Правильно, но моя старая мама писала ее как Шанин. Вы осознаете, – продолжала она, пристально глядя на него, – что, если бы у наших ног разорвалась граната, это могло бы вызвать третью мировую войну.
– А может, наоборот, навсегда ликвидировало бы эту угрозу, – вздохнул русский. – А вон и моя уважаемая соотечественница, черт ее подери, сбежавшая танцовщица. Что у меня за память! – Он направился к блондинке, окруженной молодыми людьми с короткими стрижками и аккуратными усиками.
– Она его до смерти испугалась, – тихо сказала Бриктон. – Его побочное занятие – возвращение беглецов. Людей, которые сбежали из России лет десять назад. Он убеждает их, что на родине теперь все по-другому. И они верят в это.
– Вы сказали, что это его побочное занятие?
– Ну, в его документах значится, что он корреспондент ТАСС.
– А в ваших, что вы культурный атташе.
– Неверно. Мои говорят, что я владелица бутика на Саут-Молтон-стрит. Так оно и есть.
– Так Пономаренко просто создает проблемы?
– А разве не этим занимаются все корреспонденты?
– Вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?
– Был ли Мозес евреем? – Она то и дело прикасалась к нему: то к плечу, то к ладони. Сейчас она взяла его запястье и крепко держала. – Боже, это она, Джилиан Лэм. Я совершенно влюблена в нее.
– Да, но чтобы это выразить, надо встать в очередь.
– Вы знакомы с ней?
– Она сегодня, э... моя дама.
Она еще сильнее сжала его запястье.
– Представьте меня ей, мой дорогой.
* * *
Харгрейвс, который никогда не переходил с шампанского на что-то более крепкое, теперь поздравлял себя с такой предусмотрительностью. По его не очень трезвым подсчетам, он уничтожил по крайней мере пару бутылок лучшей шипучки Биба, но все еще держался на ногах и compos mentis [72] , благодарю вас, все еще останавливал каждого официанта и брал свои неизменные два бокала.
Харгрейвс остался один. В его воспаленном сознании, едва пробившемся сквозь нарастающее шипение винных пузырьков, снова вспыхнула мысль о придуманной им для себя роли фермента в общественном кровоснабжении Лондона. Получив до войны хорошее образование – а он до сих пор мог с апломбом блеснуть греческой или латинской пословицей, хотя и не без помощи словаря, – Харгрейвс смутно помнил, что фермент – это катализатор, химическое вещество, вызывающее реакции, не участвуя в них. Точное описание его роли в собраниях вроде этого. «Фермент», все еще держа оба бокала шампанского, снова начал циркулировать в «потоках крови».
– ...чертовски трудно пробивать финансирование. Понятно, что английские деньги добыть невозможно.
– А ты попробуй снимать в Венгрии. Они иногда дают хорошие субсидии.
– Как это скучно. Венгрия...
Харгрейвс, допив свой – наверно двадцатый – бокал, поставил его пустым на поднос и принялся за двадцать первый. В отдалении он увидел роскошную Лэм, беседующую с глазу на глаз с какой-то огромной и толстой рыжеволосой женщиной, тогда как Ройс Коннел разговаривал с кем-то еще.
– ...они берут кусок там и кусок здесь, подтягивают и зашивают за ушами, где волосы полностью закрывают шов. И все! Presto [73] . Вы на десять лет моложе.