Приехали на кладбище, быстренько меня выгрузили, чего-то там про мой хороший характер пробормотали и в землю положили. Цветы сверху накидали и домой отправились, пить за свое здоровье и «Ой мороз, мороз» петь. И вот теперь стою я под дверью начальника без паспорта, без работы, без планов и перспектив.
Нечего делать: с работой не складывается, потащился домой. Всего несколько ступенек, первый этаж все-таки. Темный коридорчик, а в конце наша квартира. Во мраке поблескивает позолоченная баночка с сигаретными бычками из-под «Мусор голд кофе». Не выкинули, значит. Я сразу как-то приободрился. Только вот ключа у меня не было. Покойникам в карманы обычно ключи не суют. Видимо, сомневаются, что они могут зайти посидеть, поболтать о том о сем.
Дверь открыла Таня. Могучая женщина. Высокая, жилистая, статная. Бывает, разговариваешь с ней, все на грудь смотришь и думаешь: если, к примеру, поставить на нее небольшую стопочку водки, да что там, даже тарелку с сосисками и горошком, удержится ли? А познакомились мы еще в школе. Я ее за косички дергал, а она меня по башке книжками била. После школы как-то разошлись, она замуж вышла, овдовела. Потом на какой-то встрече выпускников увиделись. Подумали, дело наше одинокое, почему бы и нет Через два года Лиза родилась.
Ну? лениво протянула Таня.
Вот, зашел узнать, как дела у вас, да и отдохнуть маленько
Не живешь ты больше здесь, Вадик. Понял? Выписали мы тебя.
Как это выписали?
Вот так. А заново тебе прописаться не удастся, так и знай. Покойный ты.
Что, и поговорить не хочешь?
Не хочу. А с Лизкой пожалуйста. Только быстро.
Лиза сидела в комнате и смотрела мультик про Винни Пуха. Я в который раз удивился, как дочка на меня похожа. Худенькая, хрупкая, с печальными зелеными глазами и веснушками, рассыпанными как просо по тарелке. Я подошел к Лизе, обнял ее за плечи и поцеловал в легкие, как пух у гусенка, пушистые волосы.
Не подходи ко мне, капризно сказала Лиза, я с умертыми папами не разговариваю.
Это же я, Лизок, давай хоть немного поговорим.
Лиза повернулась, снисходительно посмотрела на меня и отчеканила:
У меня теперь дядя Володя будет папа. Он с мамой живет. А двух папов у ребенка не бывает.
Я повернулся и вышел.
Бродить туда-cюда мне быстро надоело. Городская природа не вызывала большой радости, а люди раздраженно смотрели на меня: помер, а все неймется ему, по улицам расхаживает. Нам работать надо, горбатиться. Этот коньки отбросил и никакой ответственности. А мне, может быть, как раз и хотелось ответственности, заботиться, опекать. И за себя стыдно, и перед людьми неудобно, они ведь тоже не виноваты. И за Лизу беспокойно, каково-то ей будет с новым дядей Володей, может, он нехороший человек
Вдруг я ощутил, что в районе левого плеча в меня что-то врезалось. Оказалось, девушка. Маленькая, забавная, с рыжими кудряшками. Глаза точно такого цвета, как васильки, которые мы с Лизой в лесу на поляне собирали. Уставилась на меня, разглядывает пристально и смеется. Сама на меня наскочила, а еще и издевается.
Молодой человек, можно вам вопрос задать? бойко проговорила она.
Я приободрился. Вот, молодым человеком меня называет. Не мужчиной и не «эй, ты». Все-таки приятно.
Ну задавайте.
Вы всегда так ходите? В смысле, вам так нравится?
Как так?
Да у вас рубашка наизнанку надета. Вон, швы белые торчат, все в нитках.
Не ваше дело, неожиданно грубо ответил я. Швы, не швы на кой мне все это сдалось? Помер я.
Извините. А так сразу и не скажешь. Для покойника вы очень даже неплохо выглядите.
Спасибо. Вас как зовут?
Вера. Может, расскажете, что случилось?
Чего я буду вам вздохнул я. Вы что, врач?
Ну да, вроде того
Да ничего не случилось. Жена отрицательно восприняла факт моей смерти и выгнала меня. Ну а дочка просто очень сильно расстроилась и говорит, что у нее теперь новый папа.
Неожиданно я рассказал Вере обо всем. О том, как мы в детстве с мальчишками играли в футбол, прилетела ворона и на одного из нас напала. Дядя Гриша собрался с силами и забил ворону до смерти, а я украдкой плакал. О том, как я был первый раз на речке и в воде одну девчонку за ноги схватил, а потом ее бабушка за мной с прутом гонялась. О том, как в школе втюрился в Таню, а она мне математику списывать не давала. О том, как мы с Таней на встрече выпускников увиделись, а директор напился и на самую высокую сосну залез. О том, как я перед роддомом танец маленьких утят танцевал. О том, как мы с Лизой учились считать овец, коров и даже летающих слонов перед тем, как уснуть. О том, как все закончилось.
Я вежливо попросил Веру обстоятельно рассказать о cвоей жизни. А она только отмахнулась, будто от назойливой мухи.
Что рассказывать. Работала, жила с мамой в однокомнатной квартирке. А потом мама умерла. А потом ну да не люблю об этом вспоминать.
С Верой было очень легко. Будто сидишь на облачке, а тебя вокруг приятный солнечный ветерок обдувает. Конечно, в ней было мало солидности, важности, но мне, как говорится, в ней нравилось все. Как она кудряшки свои за уши закладывает. Как крутит в руках обкусанный карандаш, вытащенный на свет из внушительных недр матерчатой сумки. Как смеется, иногда тихонько похрюкивая, словно довольный поросенок. Как смотрит на меня внимательно. Так внимательно, что время от времени даже в замешательство приводит.