Так, тюрики-то нам Федоська сделала! Мне для маленькой печки! Чтобы с большой соединить.
Твои у тебя дома должны быть, а коли у Федоськи, то еще не твои, а народные, произнес он давно заготовленную фразу.
Так не на заводике же лежали, в сердцах воскликнул Гаврила. Дома у нее.
На заводике, передразнил его Конюхов. Темный ты, человек. Думаешь за порчу личного, но чужого. Да, да, чужого имущества, срок меньше?
Мои тюрики, пробубнил Оманов, не найдя больше никаких объяснений.
Конюхов натянул поводья, сдерживая лошадь.
Тпру-у! крикнул он и та, сделав пару шагов остановилась. А два разбитых горшка, что для колхозной конторы предназначены были? Молчи уж, а то и за сопротивление власти придется ответить.
«И про горшки донесли! Федоська, сволочь! Она змея подколодная! мысленно выругался Гаврила, но промолчал, понимая, что сейчас лучше не спорить». А Конюхов еще что-то пафосно рассуждал о колхозах, стране и народной собственности, но Оманов его не слушал, думая как бы замять всю эту историю. «Что же делать? Ну, Катька! Ну, змея. Из-за нее все, мучительно искал он выход из создавшейся ситуации. Только в жизни подфартило, да еще как, а тут этот Конюхов. Как некстати, как не вовремя все».
Но, пошла! громкий крик Григория прервал его раздумья, а Зорька, слегка поднатужившись, потянула за оглобли, увлекая повозку за собой.
***
На охоту Гаврила Оманов ни в воскресенье, ни вообще в ноябре не собирался. Вернее, не собирался до прошлого четверга, пока не пришла от Чуровой ее постоялица. Он только вернулся с деревенской кузницы, где последние два года был в помощниках у ачемского кузнеца и, стоя в одних штанах у деревянной кадушки, отчаянно тер себя по плечам. Старший сын, четырнадцатилетний Васька, стоял тут же с ковшом, поливая теплую воду на спину отцу.
Мария вошла в дом без стука. Женщина бросила взгляд на мокрый пол и присела на лавку рядом с неубранным столом. Она брезгливо смахнула рукавом с него крошки и оперлась о его край. Дождавшись, когда хозяин дома вытрется, без лишних предисловий заговорила:
Кашель у нее с кровью. С легкими видать что-то. Медвежий жир нужен.
Гаврила бросил полотенце на печь и стал натягивать рубаху.
Слышишь, что говорю? твердо спросила Мария и покосилась на Ваську.
Тот, зная непростой характер Агафьиной приживалки, правильно расценил ее взгляд. Он стянул с торчавшего из стены деревянного штыря старенький зипун и направился к двери.
Я сена скотине подам, проговорил подросток и вышел из избы.
Оманов, наконец, управился с рубахой. Застегнув на косоворотке верхнюю пуговицу, Гаврила хлопнул себя по бокам и уселся на другой конец лавки.
Вот для нее тюрики Федоське заказывал, показал рукой на недоделанную небольшую печь у входной двери. Зимой в доме холодно. Печку из глины сбил, осталось тюрики под потолком проложить.
Мария стянула с головы платок, машинально дотронулась до приметной на щеке родинки и распустила волосы.
Ты про жир понял? сухо спросила она, уставившись в него своими серо-зелеными глазами. Или Федоська тебе соображалку отшибла?
Так рано еще за медведем идти. Не в берлоге еще, словно оправдываясь, проронил Гаврила.
Если бы в деревне у кого был, к тебе не пришла, отрезала Мария.
За два года, что Сальникова поселилась в деревне, Оманов не раз разговаривал с ней. И каждый раз чувствовал себя, мягко говоря, неуверенно. Сорокатрехлетняя красивая женщина говорила кратко и точно, словно вколачивала гвозди. Говорят, кто-то из деревенских мужиков пробовал за ней приударить, но вскоре от своих намерений почему-то отказался и больше к ней не подходил. Откуда она появилась, точно тоже никто не знал. Агафья, что приютила ее, сказала однажды, что женщина с Вологды приехала за поиском лучшей доли. Но общаясь с ней, в деревне никто так и не понял, что это за доля такая, которая ей нужна. А спустя какое-то время расспросы относительно ее прекратились, и любопытствовать народ перестал.
Саму же Марию интересовала только работа в колхозе и лес, где она пропадала при малейшей возможности.
Любо ей там. Свободной душе раздолье нужно, говорила любопытным Агафья. Вот и ходит, когда может. Ей же сено скоту ставить не нужно, а мои куры времени немного отнимают.
Сама же Мария на все вопросы о своем увлечении лесом только пожимала плечами, да смущенно улыбалась. Дескать, нравится по незнакомым тропам и речкам бродить. Знакомства близкие тоже не заводила, и в гости без дела ни к кому не ходила. Вела себя, словно отшельница. Правда, Агафья с кем не попадя под одной крышей жить не будет, а значит, доверяла ей. Ну, а если Чуровой кто приглянется, то к тому и вся деревня относится благосклонно. Агафью в деревне уважали.
Катьку живой увидеть хочешь? в голосе женщины проступили жесткие нотки.
Чего такое мелешь, Мария? Бувает, в выходной схожу. Схожу, вообщем.
Я тебе бувает устрою, пригрозила Мария.
Да, схожу, схожу!
Хорошо.
Сальникова быстро поднялась, повязала платок и вышла за дверь.
«Ну, змея! чуть не выкрикнул в след ей Оманов».
В прошлый выходной Гаврила, управившись с утра в кузнице с делами, пришел домой, разделся и, достав из подпола пива16, уселся за стол. Злоупотреблять он не собирался. Думал, выпьет самую малость с устатку пока Катерина не придет, перекусит, да в баню с ней и сходят. Баня со вчерашнего еще не остыла. Да и Васька маленько подтопить должен был. Вчера Никита Третьяков, что последние лет двадцать кузнецом в деревне был, продержал его у наковальни до самой темноты, и в баню идти после этого у Гаврилы сил, да и желания не было никакого. Старший сын Васька истопил жарко, да так в итоге один и мылся. Катерина с фермы тоже поздно пришла. Пока с малым провозилась, стало темнеть, а с лучиной мыться не захотела. Керосину, по ее словам, «капля одна» осталась, а когда его привезут в деревню, никто не знал. Вот и экономили, как могли. Вечерами все больше лучину жгли. И лишь у председателя колхоза в окне отблески лампы виднелись чаще других.