Еще раз на Катьку руку поднимешь, без руки останешься, сурово проговорила Федосья и вернулась в дом.
Накануне в субботу Гаврила предупредил кузнеца Никиту, что завтра пойдет на охоту и в кузницу не придет. И в воскресенье, лишь только забрезжил рассвет, оделся, закинул за плечи приготовленное с вечера ружье и вышел во двор. Он надежно привязал веревкой рыжего пса и повернулся к вышедшему следом на крыльцо Ваське.
Ты не переживай. Поправится мать, уже в который раз за прошедшие дни Гаврила пытался успокоить сына.
Он еще хотел что-то сказать, но встретив безразличный Васькин взгляд, замолчал и махнул рукой. Гаврила и сам переживал за то, что случилось у Федоськи. Жалел Катерину и даже пытался пару раз ее навестить. Но Агафья, к которой Федоська тогда унесла ее, его даже на порог не пускала. Огромный кобель, в предчувствии скорой охоты нетерпеливо заскулил, засучил по выпавшему снежку лапами. Виляя хвостом, потянул поводок, увлекая за собой хозяина.
Осади, Рыжий! прикрикнул на собаку Оманов-старший и шагнул вперед.
Голова после Федоськиного ковшика почти не болела. Потихоньку он разошелся, и когда рассвело, деревня осталась далеко позади. Гаврила еще вчера решил, что по дороге на Бакино сначала проверит ближнюю берлогу, что была устроена в корнях огромной ели. Если медведя там нет, то после этого пойдет уже к дальней лежке. Первую показал ему Тяушка, а о другой, что у Каменного ручья, он и сам знал.
Дул встречный ветер, слегка раскачивая верхушки деревьев и сглаживая пушистым снегом дорожные неровности. Неожиданно со стоявшей у дороги березы слетел чудом уцелевший до сих пор лист. Сделал несколько кувырков, он плавно приземлился у ног охотника. Глядя на припозднившегося осеннего гостя, Гаврила удовлетворенно отметил, что ветер ему в помощь. Даже, если медведь еще не успокоился в берлоге, то вряд ли почувствует его приближение с подветренной стороны.
До Коромысла, где должна была быть первая берлога, оставалось не больше полверсты, когда пес неожиданно закрутился вокруг хозяина. От быстрой ходьбы Оманов вспотел и расстегнул легкий зипун. Полы одежды распахнулись, прикрывая собой привязанную к ремню собачью привязь. Гаврила постарался освободить веревку, но пес продолжал суетиться у ног хозяина, мешая тому высвободить край одежды. Выругавшись, Оманов развязал узел веревки и вытянул ее из-под ремня.
Очередной порыв ветра заставил собаку остановиться. Пес вытянул голову и потянул носом. Шерсть у него на загривке начала подниматься. Гаврила не успел ничего предпринять, как Рыжий со всех ног рванул вперед, вырывая привязь из рук хозяина. Еще мгновенье и тот скрылся за поворотом. «Неужели учуял? подумал Оманов, стаскивая с плеча ружье. Ну и, слава Богу! Может, быстро управлюсь».
Рыжего он взял в прошлом году у своего зятя в Борке17. Взрослый, хорошо натасканный на зверя пес, достался Гавриле даром и совершенно случайно. Брат Катерины слыл в округе хорошим медвежатником, но заготавливая дрова, так вередил ногу, что от охоты ему пришлось отказаться. Без дела он не остался: ушатики и бочки у него получались на загляденье, а вот в лес ходить перестал. Оманов не раз бывал с ним на охоте, и даже медведя в берлоге удавалось вместе добыть. Своей собаки Гаврила не имел и, когда зять предложил взять Рыжего, не отказался. Пес быстро привык к новому хозяину, потому как главным для него был лес, а не человек.
Оманов поспешил следом за собакой и тут же впереди услышал ее лай. По тому, как Рыжий это делал, он понял, что тот держит медведя. Лай стал отдаляться и вскоре совсем смолк. Когда Гаврила дошел до Коромысла и свернул с зимника, то обнаружил у берлоги заметно вытоптанный снег. Небольшие медвежьи следы вперемешку с собачьими постепенно вытянулись в одну цепочку и устремились в лес.
«Медвежата с медведицей, по спине Оманова противно потекли струйки пота». Со стороны болота послышался грозный рев разъяренного зверя. На какое-то время все стихло, но затем Рыжий снова подал голос. Теперь лай кобеля был более сдержанный и вскоре снова замолк. Не успел Гаврила сообразить, что ему делать, как из лесу выбежал Рыжий. Подбежав ближе, он жалобно заскулил, прижимаясь к ногам хозяина. Оманов привязал собаку и, не выпуская ружье из рук, поспешил к дороге. Выйдя на опушку леса, он осмотрелся и пошел в сторону Бакино.
Вторая берлога оказалась пустой. Натасканные внутрь сухие ветки и мох, свидетельствовали о том, что косолапый намеревался устроить тут свою лежку. Но медведь не впал в спячку и теперь его вряд ли удастся выследить. К тому же и собака зверя не почуяла. Искать же его в лесу дело пустое. Понимая это, Гаврила с досады выругался и повернул домой.
Вскоре небо полностью затянуло серыми тучами, и пошел густой снег. Слабый ветерок сменился на хорошую поземку, и оставленные ранее следы на дороге быстро присыпало снегом. Гаврила, глядя на обновленную дорогу, улыбнулся пришедшему на ум сравнению. Он потрепал кобеля за холку и бодро заметил:
Ну, что, псина! Жизнь-то, как дорога, кабыть, заново начинается?
Идущая вдоль дороги тропинка несколько укорачивала путь до Коромысла, и Оманов свернул на нее. Он шел не спеша, время от времени вспоминая об утреннем происшествии у Коромысла. По всему было ясно, что ту берлогу облюбовала яловая медведица со своим потомством. Судя по размеру и количеству следов, двум медвежатам не было и года. Родились они, вероятно, прошедшей зимой, а предстоящие месяцы собираются провести вместе со своей матерью. Первыми пес их и учуял. Оставленные матерью, те вылезли из берлоги, а налетевший ветер донес их запах до носа собаки.